части, и помощь мне не потребуется!
— Дождь собирается, — сказал Эрвин, подняв голову. — Первая гроза в этом году. Идем в дом?
Я покачала головой и сделала то, что давно хотела: скинула туфли и ступила на прохладную влажную траву босыми ногами. Принц молча наблюдал за мной, а потом, когда порыв ветра бросил в лицо белые лепестки, сказал:
— Похоже на снег, правда? Люблю снег, но до зимы теперь далеко…
Раскат грома раздался совсем близко, и я вздрогнула от неожиданности. Пошел дождь, пока слабый, мелкий, но чувствовалось, что он скоро разойдется и будет поливать до рассвета, а то и сутки напролет.
— Не мокни, снова простынешь, — произнес Эрвин и расправил крыло. — Хотя о чем это я, в зимнем море куда холоднее, чем теперь! Я прав?
Я кивнула. Тогда, зимой, я заболела не столько от холода, сколько от горя. Я всегда считала, что это случается только с людьми, ан поди ж ты, оказалось, мы похожи куда больше, чем можно представить!
С лебединых перьев вода скатывалась, не смачивая их, и на меня попадали только случайные капли. А что ноги намокли — не страшно, это было приятно…
Сам Эрвин вымок до нитки, темные волосы облепили его виски, но он улыбался, подставляя лицо струям дождя.
— Жаль, я не могу жить в бочке с водой, — сказал он вдруг, а я вспомнила: Анна рассказывала мне, что Эрвин всем твердит о пользе закаливания и зимой запросто разгуливает в одной рубашке, а бывает, обтирается снегом. Летом же он пропадает на побережье, купается, бывает, в самый шторм, и никакой холод его не берет!
Должно быть, снег и холодная вода могли хоть немного утишить боль от ожогов… И я понимала теперь, почему Клаус так много времени проводил в молельне — в ней очень холодный каменный пол, и, должно быть, распростершись на нем, Клаус испытывал облегчение. Со стороны же это выглядело молитвенным экстазом и вызывало уважение придворных. Клаус всегда слишком много значения придавал чужому мнению, Эрвин был совсем иным!
Грозовые тучи, сдержанно погромыхивая, уползали прочь. Дождь понемногу утихал, хотя это ни о чем не говорило: он может снова разойтись к утру.
— А ты умеешь пла… — начал вдруг принц, но не закончил фразы и рассмеялся. — У кого я спрашиваю, вот глупец! Тут неподалеку есть бухта, там довольно глубоко, а со стороны ничего не разглядеть — скалы. Это мое любимое место с недавних пор… Составишь мне компанию?
Я закивала: у Клауса во дворце была купальня, но это совсем не то же самое, что вольные волны!
— Вот и славно, — произнес он и, подняв руку, качнул ветку белой сирени, обрушив на нас водопад душистых брызг.
От неожиданности я отшатнулась и упала бы, не поддержи меня Эрвин. Босую ногу что-то обожгло; я наклонилась и сорвала стебелек молодой крапивы, размяла в пальцах… Жжение быстро проходило, хотя пальцы немного чесались.
— Выбрось, — поморщился Эрвин, когда я показала ему растение. — Не хочу даже смотреть на это.
«Ты не понимаешь! — нахмурилась я, взяла его за руку и прижала измочаленный стебелек к его пальцам. — Не чувствуешь?»
— Трава как трава, — произнес он через несколько секунд. — Вовсе не жгучая… А! Я, кажется, понял, что ты имеешь в виду… Должно быть, я забыл сказать. Элиза поведала нам, когда мы стали людьми, а она снова заговорила: ей ведь явилась фея и научила сплести рубахи из крапивы, чтобы спасти нас. Но не из простой… — Эрвин помолчал. — Из кладбищенской. Обычная-то перестает жечься, как зацветет, а кладбищенская зла всегда. Потому, кстати, Элизу и обвинили в колдовстве, что видели ее ночью на кладбище, где она рвала эту дрянь… И нет, она не могла послать туда слуг, она все должна была сделать сама…
Колдовство никогда не дается просто так, могла бы я сказать. Всегда должно быть какое-то условие: я отдала голос за возможность ходить на двух ногах, и все равно это причиняло мне нешуточную боль. Элиза молчала все время, что плела рубахи для братьев, тоже страдала и едва не угодила на костер. Только вот что-то не давало мне покоя…
Морская ведьма была честна: она предупредила меня, чем обернется мое желание стать человеком. Она взяла большую плату, но выполнила обещанное, а прочее зависело лишь от меня. Но вот Элизе ее фея, кажется, не рассказала, какие подводные камни кроются в спокойных вроде бы волнах…
Эрвин тяжело вздохнул и добавил:
— Видела бы ты ее руки! Сплошная кровавая рана, и хорошо еще, что знатные женщины в той далекой стране непременно носят перчатки, и она могла скрыть шрамы и ожоги. Считается, если девушка или дама в перчатках, значит, она никогда не работала, у нее достаточно слуг, и ей не приходилось утруждаться и марать руки…
«Отчего же тот правитель позарился на немую девушку с неухоженными руками? — удивилась я. — Или это тоже
