Скользнув чувствами по эмоциям своего ближника и не обнаружив в них даже и мельчайших оттенков лжи, царевич едва заметно кивнул, милостиво принимая объяснение. Аккуратно развернул грамотку-блин, вчитался и на пару мгновений слегка прикрыл глаза.
– Я доволен тобой. Отдыхай.
Прижав правую ладонь к сердцу, весьма обрадованный заслуженной похвалой и в особенности своим успешным участием в настоящем взрослом деле (пусть и не на первых ролях), Бутурлин откланялся.
Динь-динь-динь!
На мелодичные звуки небольшого колокольчика в Кабинет тут же заглянул Мишка Салтыков. Честно говоря, секретарь из него был так себе, но за неимением лучшего… Огласив свое желание незамедлительно увидеть княжича Горбатого-Шуйского, царевич вновь подхватил письмо, в котором шестнадцатилетняя Дивеева коротенько хвалилась успехами на лекарской ниве и довольно толсто намекала, что изрядно скучает по временам своей учебы вообще и по сереброволосому учителю в частности. Который, кстати, мог бы уже и призвать свою Драгоценность обратно для дальнейшего наставления в лекарском деле.
«Ну да, из столичной Москвы да в провинциальную Тулу, где иные пациенты ее не то что ро?вней и человеком-то не считают! Какой девице это понравится? Ничего, отрицательный опыт тоже полезен».
Впрочем, самое главное в послании Домны было изложено ближе к концу, и было это главное сведениями о семье потомственных коновалов[36], широко известной в окрестностях тульской засечной черты. К сожалению, оная не смогла спасти четыре года назад деревеньку Бехово от визита крымских людоловов, которые в один совсем не прекрасный день все взрослое население и младенцев посекли-постреляли или сожгли вместе с избами, а часть юных мальчиков и всех пригожих девиц определили в полон… Который, в свою очередь, через два дня нагнали и отбили порубежники, частично перебив, частично рассеяв кочевников в короткой и изрядно свирепой сшибке.
«Так, Иван сын Сергиев, пятнадцать лет от роду, бывший закуп[37] бояр Горбовых… ставший обельным холопом[38] после женитьбы на робе[39] год назад. Это что же, в четырнадцать лет женилка зачесалась? Видать, сильное чувство было, раз сам в полную кабалу пошел. А боярин молодец – вначале нашел, а потом и намертво привязал ценного специалиста».
Правда, в связи с тем, что Иван не успел постигнуть все тонкости родового ремесла, он все же уступал в квалификации покойным отцу и деду. Но все равно смотрелся очень даже прилично, иначе кто бы ему доверил лечение домашней скотины и боевых жеребцов? Которые признают только хозяев и всегда рады приласкать чужака копытом или оценить на вкус.
«С другой стороны, а куда ему было податься? Имущество сгорело вместе с избой, других родственников не осталось… М-да. Ладно, что там с его сестрой?»
Сестра молодого коновала по имени Аглая тоже оказалась ценным приобретением для боярина Горбова, потому что к своим одиннадцати годкам показала очень даже неплохие задатки лекарки и будущей красавицы. С некоторым опозданием сообразив о возможной двойной выгоде (такая девка и в баньке пригодится, и после боя – раны целить), тульский помещик тут же огляделся по сторонам в поисках подходящей наставницы. А после, по зрелому размышлению, и вовсе попытался пристроить девочку служанкой в недавно открытую в Туле Лекарскую избу. А что, и умений да знаний полезных нахватается, и у попов к такому учению никаких претензий не будет!.. Ну, положим, пристроить Аглаю у него вышло… А вот то, что лекарка Дивеева ссудит закупную холопку серебром, а та при свидетелях вернет свой долг благодетелю-боярину – было довольно неожиданно. И, наверное, обидно, поэтому на предложение продать травнице обельного холопа Иванца сына Сергия (разумеется, вместе с его женой) мужчина ответил хоть и сдержанно, но крайне нецензурно.
– Димитрий Иванович!..
Восемнадцатилетний княжич Горбатый-Шуйский коротко поклонился, одновременно скашивая глаза на удобный стул, но без разрешения сесть и не подумал.
– Ты, никак, губы красить начал?
– Я?..
Отправив любвеобильного Петра полюбоваться на себя в зеркало, царственный подросток со скрытой усмешкой наблюдал, как тот рукавом начал стирать мазок виноградной помады. Ох уж эти тверские модницы…
– И ведь никто даже полсловечка не сказал. Аспиды! Уж я им!..
– Довольно. Читай.
Согнув и сложив письмо так, чтобы на виду осталась лишь нижняя часть, царевич протянул его ближнику. А затем, дождавшись, пока тот одолеет невеликий текст, бросил на стол маленькую калиту, тихонечко звякнувшую новенькими копийками, и положил рядом
