— Вы несправедливы, — выдавила я.
Внутри разгоралась злость. Почему он мне не верит?! Почему не хочет выслушать? Почему не позовет Сибилла, как делал это раньше? Мне плевать, даже если маг увидит наши с Йаррой ночи! Или граф стыдится меня? Стыдится того, что шептал мне, того, как ласкал?! Как же, Высокому Лорду невместно целовать каждый пальчик на ногах
— Снимите свой браслет, — процедила я, глядя на Йарру, и вспыхнула флером. — Сейчас же!
Я тоже могу по-плохому.
Нельзя избавиться от поводка, не расстегнув
— Снимите!
Взгляд Йарры затуманился. Граф покорно кивнул и пробежался пальцами по одному ему известным насечкам. По темному металлу ограничителя пошла трещина. Зубчатая, она становилась все шире, разжимая браслет, и точно такая же щель появилась на моем поводке.
— Снимите!
Светлые, помогите! Еще чуть-чуть…
Йарра вдруг застыл, поднял на меня безумный взгляд. Засмеялся, ударил себя по щеке, встряхнул головой, разгоняя муть флера, и восторженное выражение на его лице сменилось ненавистью.
— Ах ты стерва… — Браслет с громким щелчком закрылся.
— Снимите! — взвизгнула я,
— Нет!
Йарру затрясло — задергалась голова, как в конвульсиях, изогнулось тело. Он упал на колени, вцепился пальцами в плиты пола.
— Прекрати… Лира! Запорю…
Ломать графа было жутко. Но вместе с ужасом поднималась и злая радость — вот вам, Ваше Сиятельство! Хотели надо мной посмеяться — получите!
— Снимите браслет!
— Нет!
Противостояние воли — моей и его. На коленях, друг против друга: глаза в глаза, оскал в оскал. Алая струйка от его губы вниз по подбородку — прокусил, и точно такая же из моего носа — я вытерла ее рукавом. Пот по его вискам, по лбу, по груди — и у меня. Только кровавый.
Крупная дрожь, стучащие зубы, сиплое дыхание — мне тяжело, я еще ни разу не
А потом у меня внутри что-то лопнуло. В голове взорвалась сверхновая, в ушах зазвенело, и я потеряла сознание.
Открыв глаза, я обнаружила на лодыжках металлические поножи — точные копии тех, что надевали на меня храмовники. Узкая койка странно раскачивалась, комнатушка размерами больше напоминала чулан, а снаружи доносились крики чаек, альбатросов и шум океана.
10
Красноватые лучи пробивались сквозь щели в стенах, царапали веки. Голова раскалывалась — не то от птичьего гомона и криков матросов, не то от того, что я надорвалась. В горле кислым комом стояла тошнота.
Преодолевая дурноту, я села на кровати, осматривая свое новое жилье, — если Его Сиятельство, конечно, не отправит меня на палубу. Или сразу в трюм, за неимением карцера. В грядущем наказании за попытку манипулировать графом я даже не сомневалась, но мысли об этом были отстраненными, будто не моими. На рее не повесит, килевать не станет, в кандалы не посадит — уже, а ремень я переживу. Думать о том, каково сейчас Тиму, куда страшнее.