Князь из десантуры

Не сразу и поняли, о чём вдруг заговорил рыжий толмач – сам, а не переводя тамплиера.

– Князья русские, молю вас не от своего имени, а от лица будущих поколений! Монгольские войска Субэдея и Джэбэ сильны сплочённостью и дисциплиной, единым началием. Воюют, не как захотелось или как бог на душу положил, а только как приказал старший. Если кто из десятка бежал с поля битвы – так весь десяток казнят без жалости! Строго соблюдают порядок, всегда прежде лазутчиков высылают, чтобы всё о враге разузнать. И хитрости не чураются: ложно отступают, заманивая в засаду, и на другой обман горазды. Противник этот опасен и силён; чтобы победить его, недостаточно много воинов собрать, надо порядок в русском войске навести – чтобы все слушались одного начальника, самого старшего. Чтобы действовали все по единому плану, по единой мысли – как человек своими членами управляет. Что голова решит – туда ноги и идут.

Собрание молчало, поражённое непривычной речью. Первым сообразил Иван Сморода, глянул на своего князя и басом протянул:

– Дело говорит франкский толмач. Надобно нашему князю киевскому всю власть над войском передать…

Но уже вскочил Мстислав Удатный, сверкая чёрными очами:

– Ты кто такой, чтобы нас ратному делу учить, а? Вонючими кочевниками он нас пугает! (Котян при этих словах поморщился и украдко понюхал свою подмышку.) Кто тебя подговорил от будущих поколений вещать? Тьфу, ересь какая! Как наши отцы воевали – так и мы будем. Каждая дружина только своего князя слушать должна, и никого больше! Какие ещё там планы? Один план у воина: скача на лихом коне, острым мечом сокрушать ворога! Может, ты лазутчик татарский, а вовсе не толмач? Было бы дело в Галиче – ты бы уже на дыбе болтался, умник! Князьям он указывает, что делать, смерд безродный.

Гнев галичанина был понятен – не уступит он никому права своим войском командовать. Подчиниться? Ещё чего!

Ярилов растерянно оглядел княжеский совет, ища поддержки. Посмотрел на Мстислава Киевского умоляюще.

А Мстислав Романович с удивлением глядел на толмача: тот вслух высказал тайные мысли киевского правителя. Но рано, рано! Не ко времени. Удатный силён и популярен, просто так не покорится.

Великий князь киевский поднял ладонь, успокаивая зашумевшее собрание:

– Тише, тише. Сказал юноша, что думал – так и почёт ему за смелость. Но мы уж сами тут разберёмся, как с войском управляться. Славное дело мы сегодня свершили, договорились обо всём – так пора и отдохнуть. Прошу всех, гости дорогие, пройти в палату, где столы к пиру накрыты.

Подозвал Ивана Смороду, тихо велел:

– За пареньком пригляди. Непростой паренёк. И чтобы не обидел кто.

Дмитрий тем временем рассматривал спины уходящих князей и ругал себя незнакомыми наивному тринадцатому веку словами. Но ведь не было бы другой возможности предотвратить катастрофу на Калке! А получается – и результата не добился, и Мстислава Удатного во враги зачислил. Да и Котян так пялился – только что с ножом не бросился, злобой исходя.

А смолчал бы – себя не простил. Ведь ничего особенного не сделал. Просто сказал правду.

Только правда никому не нужна.

Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.

г. Берлин, 6 июля 1924 года

…то я бы сказал, что происходившее в малороссийских и новороссийских губерниях очень напоминало мне карнавал. Однако не венецианский, с галантными кавалерами и кокетливыми дамами под загадочными масками, а посконный, наш, своеобычный – с драками, битьём горшков и кровяными лужами. Пьяная свадьба чёрта со свиньёй. Братья-украинцы вспомнили некие запорожские сказки и принялись мериться широтою шаровар и длиной оселедцев; все эти петлюры, гайдамаки, сичевики и директории бились между собою, а потом бегали от большевиков и батьки Махно. И охотно, по очереди и одновременно, устраивали погромы – я был поражён, когда узнал, что в Советской Украине остались ещё живые евреи, а некоторые из них не только живые, но даже цветущие и пахнущие при новой власти.

Зато тем летом восемнадцатого года никому не было дела до нас, спрятавшихся в крепости из цветущей сирени, черёмухи, вишни – одно цветение сменялось другим, а мы всё так же чувствовали себя в безопасности.

Асеньку, дочь казацкого полковника, увезли в Новочеркасск мужчины с безупречной выправкой, на которых цивильная одежда смотрелась так же неуместно, как пеньюар на пушечном стволе. Моё горе было чудовищным и сладким, в свою последнюю ночь мы не сомкнули глаз и клялись друг другу непременно найтись в бурлящей каше гражданской войны. При этом понимая, что я и она – всего лишь лёгкие щепочки в кровавом потоке, совершенно случайно встретившиеся однажды. И вряд ли умудримся дожить до следующего счастливого водоворота.