Ньер грозно наставляет на меня палец, отчего я вздрагиваю.
— И самое отвратительное, — не давая противнику вставить слово, продолжает он свои обличения, — ты не оставляешь ей никакого выбора! Она разумное существо. По какому праву ты заблокировал ей воспоминания о наших разговорах?!
— Потому что Регина — моя!
Орино резок и лаконичен. А его ответ отзывается в моей душе ликованием. Я на все согласна, только бы быть вместе.
А этот Ньер… Да он просто завидует!
— Ты думаешь, я стремлюсь навредить вам?
Словно услышав мои мысли, он разворачивается ко мне. Я растерянно сглатываю и ищу взглядом Орино. Тот смотрит в сторону.
— Я спасаю тебя, неразумная, — в неподдельном отчаянии выкрикивает Ньер. — Как проклятый прилетаю сюда снова и снова ради того, чтобы помочь тебе. Но ты упрямо слушаешь не меня.
Орино зло рассекает воздух резким взмахом ладони и выскакивает из комнаты. Кажется, он еле сдерживает себя, чтоб не накинуться на друга. И я остаюсь наедине с этим… И снова слышу кошмарную правду. И понимаю, что да, я — инкубатор, игрушка, питомец. Снова душевная боль и горечь пронзают тело, сковывают движения и мешают дышать.
— Как спастись? — еле слышно, едва шевеля губами, глухо выдыхаю я.
— Снова повторяю вам, убегайте в прошлое! В настоящем для вас места уже не будет, — с состраданием в глазах шепчет Ньер.
— Бесполезно! — Рыдания душат меня, я с огромным усилием подавляю их, чтобы ответить. — У меня, как у сотрудника Службы времени, специальный имплант. Даже сумей я переместиться, меня через него выдернут обратно. Ничего не получится.
Ньер озадачен.
— Одно это уже говорит о многом. Вы все подвластны его воле, в какой бы форме это ни выражалось, — отмечает он с усмешкой. — Орино определенно очень полезен для нашего дела, им нельзя рисковать. А вы — огромная помеха.
В его словах мне слышится угроза. И это наводит на другую мысль.
— Вы специально провоцируете меня! Вам что-то надо. И вовсе не ради спасения меня вы снова и снова прилетаете сюда! Вы преследуете свои интересы!
— Да, — нисколько не смущаясь, уверенно кивает Ньер. — Интересы у меня свои, вот только я не готов, как Орино, ради них принести в жертву столь многое — сломать жизнь вам, разрушить свою.
Я недоуменно всматриваюсь в него сквозь мутные от соленой влаги глаза.
— А что касается импланта. — Ньер вновь возвращает нашу беседу в нужное ему русло. — Все элементарно просто: пусть с вами всегда будет анемон. Он заблокирует любую попытку воздействовать на вас через матрицу воды.
И он вкладывает в мою ладонь прохладный, невероятной красоты голубой камень.
— Храните его, молчите о нем. Спрячьте! В нем ваше спасение! — наставляет он меня как перед прыжком в бездну.
Я так растеряна, так раздавлена внезапно открывшейся правдой об истинном отношении ко мне любимого мужчины, что безропотно подчиняюсь, принимая камень.
С резким звуком поднимается дверь, являя нам уже успокоившегося Орино. Ньер деловито направляется к нему и, словно не было только что нашего невероятного диалога, заговаривает о чем-то, понятном только им двоим:
— Она гаснет, придется нам отдавать звезде свои жизни. Необходимо собраться всем Высшим и решить, как будем выбирать, кто отправится в свой последний полет.
Но сейчас его слова меня не интересуют. Внутри бурлит смертельный коктейль из страха, непонимания и отчаяния. Кажется, и Орино не слушает друга, сосредоточенно всматриваясь в меня такими знакомыми глазами, которые, я чувствую, в любой момент готовы пожелтеть.
Мне плохо, еда стремительным рывком стремится наружу. Все, что я только что услышала, — ужасно, и я совершенно не представляю, что делать. Зажав рот ладонью, бросаюсь к открытой кабине лифта, той самой личной переместительной системе главы Службы. Я не думаю о впечатлении, которое произвожу на присутствующих там верлианцев. Они наблюдают за моим маневром в звенящей тишине. Только в самый последний момент, за мгновение до того, как меня скрывает дверца кабинки, Орино, как будто решившись, делает шаг в моем направлении.
— Регина…
Дверь захлопывается, и меня плавно уносит в мою каюту. Выскочив, я первым делом устремляюсь к унитазу. Так плохо, кажется, не было никогда. Или было? Да, когда я заболела по пути на Верлинею.
