— Регина, наш договор немного меняется.
Я сглотнула, неужели он все еще думает… Мой мир разбился вдребезги, а Орино ведет себя так, вроде ничего не произошло.
— Ты все еще считаешь меня… — Я попыталась ухватиться за соломинку в надежде достучаться до него прежнего.
— Нет, — прервал он меня решительно. — Пообщавшись с твоей мамой и друзьями (я судорожно сглотнула, к каким последствиям привело это общение!), я понял, что про нашу первую встречу в Казани ты говорила правду. Но для меня это ничего не меняет. Ваши представления о морали мне малоинтересны. Я использовал их, когда они служили моим целям. Но речь не об этом. Я хочу озвучить новые условия нашего договора. Отныне ты не работаешь историком, не существуешь для близких и друзей, ты просто будешь жить здесь.
«В логове маньяка», — подумала я.
От страха мой голос превратился в писк.
— Зачем?
— Чтобы быть рядом!
И в этот момент я наконец прозрела. Его ярость, ее причина, его постоянное желание близости. Пазл из десятков жизненных эпизодов и оговорок сложился у меня в голове.
— Ты сумасшедший! Когда ты говорил о желании иметь ребенка, это было всерьез, да?!
Взгляд Орино наливался тяжестью, когда я уже просто кричала:
— Все это — и дурацкий договор, и любовная связь, и твое притворство в попытке стать парой — все только ради того, чтобы я забеременела?!
Я с изумлением всматривалась в его лицо, забыв даже об ужасе, только что владевшем мной. Господи, как же мне больно!
— Но ведь я сама бы согласилась… со временем.
Однако, заглянув в его бесстрастные глаза, я поняла: меня-то в планы как раз не включали. И ждать — не собирались. Ему нужен был только ребенок. Не я.
— Почему именно меня — на роль матери?! — уже не проговорила, а скорее простонала я.
— Так было надо, — спокойно и убивающе откровенно ответил Орино.
Я почувствовала, что его руки вновь опустились мне на плечи.
— Ты сейчас прикажешь мне забыть об этом? — в отчаянии прошептала я.
— А ты бы предпочла помнить?
Помнить… Жить с этой новой правдой? Или забыть все, вернувшись в существование беззаботно счастливой «возлюбленной» верлианца? Но если я все забуду, я уже не спасусь.
— Оставь мне память, — внутренне подобравшись, ответила я.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Орино, и эта его податливость снова парализовала душу ужасом.
Да стоит ли вообще жить дальше? Знать, что я не существую для собственной матери. Бедная мама! Потеря отца была для нее горем, а сейчас оно удвоилось. Для этих холодных и бездушных верлианцев наши чувства, судьбы и души не имеют никакого значения.
— Мы настолько незначительны, что не достойны даже малейшего сочувствия с вашей стороны? Мы — расходный материал? За что вы мучаете землян?
Видимо, мой инстинкт самосохранения подсказал мне правильный выход — сменить тему разговора. Потому что руки с моих плеч он убрал и застыл рядом с немного удивленным видом. Потом вздохнул и сказал:
— Регина, ты неверно судишь обо всем. В том числе и о том, что происходит за пределами купола. Мне жаль, что ты это видела.
Не сдерживаясь, я злобно, прямо-таки со свистом зашипела:
— Вы оккупанты! Вы захватили наш мир! А нас… нас вы, как животных, заперли в этих клетках без права знать, понимать, самим принимать решения! Это наша планета, а мы существуем на ней на правах одомашненных питомцев для вашего нездорового любопытства, для какой-то селекции!
Вся моя ненависть, вся боль — за маму, за Дениса, за всех землян — вырвалась наружу вместе с этими отчаянными словами.
— Успокойся! Не тебе судить о том, о чем ты понятия не имеешь. И какая еще селекция? Что за чушь?!
