Однако мальчишка сдержался. Приказал хрипло своим единомышленникам:
– За мной! Прочешем лес, она не могла далеко уйти!
– Нет, – властно остановила их Валевская. – Пока пусть уходит. Для нас это не важно.
– Важно! Она должна быть моей! Я хочу ее!
Силантьев буквально кожей ощутил, как в Миледи что-то изменилось. Лицо, фигура, даже кожаный костюм ее вдруг сделались до неприличия, до безобразия сексуальными. И тембр голоса поменялся:
– Нет, мальчик мой, ты хочешь только меня. Вы все, – ее указательный палец обвел замерших «индейцев», не пропуская ни одного, – хотите только меня. Потому что я – самая красивая женщина Вселенной! И для тебя – в том числе!
Палец уперся в грудь Силантьева.
Роман Витальевич судорожно сглотнул, преодолевая наваждение.
– Ну уж нет! Я понял, ты вовсе не Миледи, не Марина Валевская! Ты вообще не женщина! Хросс-Хасс был прав… и Сандро прав! Вы не люди, вы паразиты, притворяющиеся людьми! Ваш план – уничтожить наш мир, нашу цивилизацию изнутри!
Непонятно, слышали или нет люди, сгрудившиеся вокруг котлована, его отчаянный, срывающийся в фальцет крик. Они стояли деревянными истуканами, разрисованными, обернутыми кожей чурками, вроде тех, какими медеанцы украшали свои стойбища.
На лице Валевской тоже не дрогнул ни один мускул.
– Ты ошибаешься. Мы ничего не планируем. Мы живем здесь и сейчас – всегда и везде, в прошлом, будущем и настоящем.
Она подняла руку и провела ребром ладони по горлу Силантьева. Не удар, всего лишь мимолетное прикосновение. Но на этот миг ребро ладони ее стало острее скальпеля.
Алые капли брызнули на лацканы кожаного пиджака, покатились шариками вниз, не желая впитываться. Упали на камни курума, расплылись, перекрашивая их. Камни были свои, земные.
Роман Витальевич инстинктивно схватился за горло. Он понял, что сейчас умрет, что этот приговор окончательный и бесповоротный. Было очень страшно, больно и обидно. Он собрал волю в кулак, чтобы крикнуть напоследок: «Илга, я люблю тебя!» И не смог, захлебнулся собственной кровью.
Валевская толкнула обмякшее тело в котлован.
– Хорошая охота.
Глава 22
Октавиан-Клавдий. Братство серебряного пояса
Когда глиф вдруг перепутал верх с низом, Октавиан-Клавдий попробовал выровнять его вручную, но субэл решил, что пилот сошел с ума и пытается разбить машину. Ведь с точки зрения автомата полет проходил в штатном режиме. Проходил и… завершился в считаные секунды. Глиф врезался в скалы у подножия Медведь-горы. Октавиан-Клавдий услышал треск обшивки, потом что-то ударило его по головам, и все погасло.
Сознание возвращалось медленно и как-то не полно. Сначала вернулись звуки. Тихое попискивание, словно где-то неподалеку завелась хлопотливая мышь, и шорох, мерный, как дыхание морского прибоя. Или наоборот – дыхание, мерное, как шорох морского прибоя. Прибой… беспорядочное кувыркание неба и моря, и волны, с неукротимой энергией бьющие в скалы. Это воспоминание, но… чье?..
Клавдий открыл глаза, но не увидел ни скал, ни прибоя. Белый матовый купол и прерывистые строчки огоньков на периферии зрения. Справа – красные. Слева – зеленые. Подумалось: справа голова Октавиана, слева – Клавдия. Может быть, эти огоньки как- то связаны с ними? Спросить у Октавиана? Из них двоих его голова варит лучше.
– Окт! – окликнул он брата. – Не спишь?
Октавиан молчал. Клавдий чуть повернул голову вбок, стараясь разглядеть лицо брата, но увидел только нечто округлое, белое, словно голова Октавиана была плотно, толстым слоем забинтована. Клавдий снова окликнул брата и снова не получил ответа. Прислушался, надеясь уловить тот самый звук, что напоминал шорох прибоя и одновременно дыхание, каким оно слышится в шлеме скафандра. Ничего. Наверное, приснилось. Само по себе это не страшно – Клавдий мог дышать за двоих, легкие у них общие, как и другие органы, за исключением мозга. И вот с мозгом Октавиана, похоже, что-то случилось. Клавдий попытался приподняться, но не
