владимирцем и человеком с Сунгиря, жившим под Владимиром тысячу поколений назад.
Но, может быть, между этими двумя владимирцами есть отличия во внутреннем развитии мозга, в способностях, творческом потенциале?
У нас, пожалуй, нет прямых доказательств, что такие отличия отсутствуют. Зато есть немало косвенных.
Во-первых, вот уже около ста лет психологи умеют определять некоторые характеристики человеческой психики. С середины XIX века научились исследователи узнавать, сколько времени занимает у человека простая психическая реакция. Сотни и тысячи людей в лаборатории сотни раз нажимали на кнопку по заранее оговорённому сигналу; время, разделяющее появление сигнала и ответ на него человека, — это и есть время простой психической реакции. За сотню с лишним лет оно не изменилось. Конечно, даже при той грандиозной скорости, с которой человек карабкался по лестнице эволюции, сотня лет — ничтожно мало. Но ведь это же та сотня лет, на которую приходится грандиозная научно-техническая революция. С 1850 года, когда Гельмгольц впервые определил среднее время такой психической реакции, в десятки раз увеличилась средняя скорость транспорта, в сотни раз — скорость резания на токарных станках, изменился темп жизни, но на быстроте психической реакции всё это не отразилось. У пилота сверхзвукового самолёта она та же, что у кучера почтового дилижанса.
Не изменился и объём так называемых оперативной памяти и оперативного внимания. Иными словами, средний человек, как и сто лет назад, способен запомнить сразу (если не пользоваться специально разработанными приёмами) примерно шесть-семь не связанных между собою слов, отдельных, не зависящих друг от друга предметов, букв и т. п.
На «магическую семёрку» натолкнулась сравнительно недавно и инженерная психология. Если схожих в целом, но отличающихся друг от друга по одному какому-нибудь признаку сигналов больше семи, человек теряет способность правильно определять, чем именно они отличаются. Ну, а раньше? Может быть, десять тысяч лет назад средний человек умел запоминать в тех же условиях только пять предметов? Или, наоборот, девять? Можно ли сегодня выяснить, сколько именно? По-видимому, можно! Историки, этнографы, археологи давно обратили внимание на то, что всюду в древнем мире и среди первобытных племён более позднего времени считалось священным число семь.
Древние часто говорили о «семи чудесах света» и «семи мудрецах Эллады»,; Но время сохранило для нас разные списки этих чудес и этих мудрецов, в которых не все названия чудес совпадают, как и не все имена мудрецов. Для грека в число чудес света входит гробница царя Мавзола — Мавзолей (это название стало в наше время нарицательным). Римлянин заменяет его Колизеем. Средневековый хронист заменяет храм Артемиды в Эфесе Соломоновым храмом в Иерусалиме или Ноевым ковчегом. Но и тот и другой заменяют, а не добавляют восьмое или десятое чудо. Впрочем, и мы ведь выделяем «по наследству» семь цветов радуги, семь тонов в музыке, считаем время семидневными неделями и говорим «семь раз отмерь, один отрежь». Сначала учёные объясняли это «засилье» семёрки тем, что на небе видны простым глазом семь подвижных светил — Солнце, Луна, Венера, Марс, Юпитер, Меркурий, Сатурн. Эти светила играли огромную роль в древнешумерском календаре, считались богами, каждому из них был посвящён особый день в неделе. (Если ты учишь в школе английский, то знаешь, что для англичан и сегодня воскресенье, например, sunday, — день Солнца. А у французов понедельник — день Луны, вторник — день Марса, среда — день Меркурия и так далее.
Но как показал, в частности, советский археолог Б. Фролов, семёрка была «привилегированным числом» и У людей, живших более двадцати пяти тысяч лет назад. На орнаментах той поры особенно часто встречаются узоры с повторением семи точек, семи изгибов, семи чёрточек. Не потому ли, что и для создателей такого орнамента семёрка тоже была границей, за которой оперативная память оказывалась бессильной?
Не собираясь объяснять все загадки «магической семёрки» только данными психологии, Фролов говорит о «едином рациональном начале, общем для всех представителей человека современного типа: стремлении приспособить поток информации к ограниченным возможностям своей памяти, восприятия, внимания». Он призывает учёных больше заниматься изучением таких «психических констант» (постоянных), характерных для вида «Человек разумный» на протяжении всей его истории.
Тысяча поколений отделяет нас от сунгирца, но эта же тысяча поколений и соединяет нас с ним.
Что же, выходит, попади мы и на десять тысяч лет вперёд, только одеждой и отличались бы мы, гости, от хозяев того времени? Вот за это не поручусь. Мы же всё время говорим о том, что человеческий облик надёжно защищён от воздействия эволюции. Мы стали хозяевами своего облика. Но хозяевами или только сторожами, заботящимися лишь о его охране?
Мысль о том, что человек захочет сам себя сделать другим, кажется странной, даже дикой; она многих может заставить вознегодовать и запротестовать. Но ведь, по существу, у этого возмущения первоисточник — прошлое. В нас сидит полученная от предков вместе со всей современной культурой идея о том, что человек — венец творения, идеал возможного, вершина совершенства. Ещё бы — сам господь бог ничего лучшего сделать не мог. Правда, он — по библии — сотворил ещё и ангелов. Те чище человека, возвышеннее, прекраснее, но и им старик господь повелел поклониться человеку. Ангелы нам кланяются! Куда уж улучшаться? И даже многие фантасты — не в пример Беляеву — при всём неоспоримом богатстве своего воображения не могут представить себе облик совершеннее, чем нынешний человеческий. И на этом основании придают его всем инопланетным существам.
Трудно спорить с этими умными и уважаемыми людьми. Но мне всё-таки кажется, что они ошибаются в принципе. Разве не кажутся странными мечтатели, которые объявляют совершенством настоящее?
Александр Беляев говорил об относительности взглядов на красоту. Иван Ефремов, современный советский фантаст, защищает (правда, не во всех своих произведениях) представление о сегодняшней красоте как красоте полной и абсолютной: для всех эпох и всех планет.
Но ведь такое же попросту невозможно! Чернышевский говорил о разных идеалах красоты в разных классах даже одного и того же народа.
Есть в Индии племена, у которых красота женщины определяется прежде всего длиной её шеи. Шею, понятно, искусственно растягивают. Ну, это искусственное вмешательство, его можно не принимать в расчёт. Но вот в Африке есть народы, у которых женщины отличаются особой толщиной нижней части тела. Это издавна считается здесь красивым. А в остальной Африке и в остальной части мира?
Ладно, положим, что за идеал человека будет принят некий средний сегодняшний землянин, без учёта особых вкусов некоторых сравнительно отсталых (пока!) народов. Но разве с этим землянином всё обстоит благополучно? У него есть миндалины и аппендикс, он сравнительно часто болеет, не так уж долго живёт, куда менее талантлив и остроумен, чем хочется (Кому? Ему и его друзьям — человечеству).
Ладно, вырежем миндалины, удалим аппендикс (забудем сейчас об основательных предположениях, что то и другое всё-таки нужно человеку). Начиним землянина вакцинами ото всех болезней. Будем воспитывать в нём с детского сада какой-то талант плюс учить острить...
Но ведь и операция по извлечению аппендикса и вакцинация — это тоже вмешательство в жизнь человеческого тела! Правда, во внутреннюю, так сказать, жизнь, а на внешнем виде человека ни то, ни другое не сказывается. Но что же, неужто внутреннее в данном случае совсем уж маловажно рядом с внешним?
Ты никогда не болел чёрной оспой, туберкулёзом, полиомиелитом, брюшным тифом, дифтеритом, коклюшем. А если бы болел всем этим безобразием, то сейчас был бы в лучшем случае калекой, а в худшем — тебя вообще бы не было. Между тем в твоей крови наготове и защитные средства от всех этих болезней. Средства, которые должны бы появляться только у болевших и выздоровевших. Вмешательство это в естество человека, в природу его? Да конечно же!
«Ну, вакцинация — это совсем другое дело», — скажете вы. Да точно такое же! Когда входило в жизнь прививание оспы (а прививали-то людям коровью оспу), то многие возмущались тем, что человеку хотят передать и коровьи качества. Это было почти двести лет назад. А уже в нашем столетии стали лечить людей вспрыскиванием им взятых у животных гормонов (гормоны — активные вещества, вырабатываемые в организме особыми железами). И вот такой высокоэрудированный, глубоко порядочный и добрый человек, как Артур Конан-Дойль (кто не читал его рассказы о Шерлоке Холмсе!), был потрясён до глубины души этим методом лечения. И в очередном рассказе сэра Артура славный Шерлок Холмс обнаруживал профессора, под влиянием павианьих гормонов время от времени начинавшего себя вести по-обезьяньи.
