Мне пришло в голову, что я, наверно, единственный на всем континенте, кто наблюдает эту картину. Остальные уже забились в подвалы. Интересно было бы глянуть сейчас на город – пустые улицы, обезлюдевшие базары, трактиры, где нет ни единого посетителя. Корабли без команд, застывшие на голом причале…
Я вытащил меч из ножен и отбросил его в траву. Не знаю, что будет в следующем цикле. Я ухожу, но мое место займет другой. Клинок найдет его, когда придет время. Этот другой, наверно, узнает, зачем Угрю сохранили жизнь. Он увидит, что стало с длинноволосым аристократом. Встретит повзрослевшую девочку, которая сегодня ускользнула от Ястребов. Но все это уже без меня…
Первые капли упали с неба, и я зашипел от боли. Меня как будто ошпарили кипятком, который не желал остывать, а, напротив, жег все сильнее. Кожа трескалась и облезала клочьями, а жидкий огонь проникал все глубже. Он жрал меня заживо, а я орал и смеялся, пока не угас мой разум.
Часть вторая
Предгорья
1
Фиалки зацвели за день до осенней ярмарки. Игнорируя законы природы, пробились сквозь остывшую землю и распустились на сжатом пшеничном поле – все разом, в один момент. Лепестки едва заметно светились и дрожали на ветру – казалось, на пожухлой стерне танцуют язычки холодного пламени. Что-то неестественное, неправильное было в этом мерцании, и мелкая живность, чуя подвох, разбежалась и попряталась в норы. Даже птицы, которые вчера во множестве копошились среди жнивья, споря за уцелевшие зерна, сегодня исчезли, словно их сдуло ветром, и теперь над полем висела прозрачная тишина. И еще был запах, сладковатый и едва ощутимый, как будто в промозглую сырость добавили каплю меда.
Первым эту сладость уловил на рассвете знахарь – старик, живущий на выселках. Выйдя из избы по нужде, он остановился и втянул носом воздух, как гончая на охоте, а потом подпрыгнул, всплеснул руками и, тряся бородищей, кинулся будить свою ученицу – рябенькую долговязую Мирку. Та не сразу сообразила, в чем дело, и долго лупала глазами спросонья, пока дед, окончательно потерявший терпение, не пригрозил отходить ее хворостиной. Девчонка прониклась, сунула ноги в чеботы и, поминутно охая, выбежала на улицу. Знахарь, чертыхаясь, догнал ее, обозвал раззявой и сунул в руки большой холщовый мешок, припасенный специально для таких случаев, после чего Мирка потрусила, наконец, по дороге.
За полчаса она успела обежать полтора десятка домов, где жили незамужние девушки. Те, услышав, в чем дело, взвизгивали, наскоро одевались и бросались к подругам. Скоро весь городок гудел, как растревоженный улей. Девицы с мешочками, клацая зубами от холода, спешили туда, где над полем разливался холодный свет. Многие жевали на ходу, потому что дома завтракать было некогда – цветы следовало собрать до полудня.
Ясень наблюдал весь этот переполох с некоторой долей злорадства. Его сестренку с домашним прозвищем Пчелка тоже, естественно, разбудили, и она от избытка энтузиазма первым делом перевернула ведро, получив от матушки воспитательный подзатыльник. Но нисколько из-за этого не расстроилась и через минуту уже мчалась в первых рядах. Впрочем, и невеста Ясеня, Звенка, не отставала.
Спустя несколько часов, когда до полудня осталось совсем недолго, Ясень оседлал жеребца и поехал в сторону заветного поля. Было пасмурно – солнце не показывалось уже несколько дней, и пейзаж вокруг нагонял тоску. Ветер брезгливо шевелил побуревшую траву на обочине. Копыта глухо чавкали по раскисшей дороге.
Ясень обогнул приплюснутый лысый холмик и, наконец, увидел стерню с фиолетовыми цветами. Зрелище действительно было странное – словно кто-то разбросал самоцветы на ветхом, давно не стиранном покрывале. Ясень подумал, что интересно было бы глянуть на это сверху. К примеру, с палубы воздушного корабля. Но корабли здесь давно уже не летали.
Фиалок в этот раз оказалось много, просто на удивление, и, в общем, было понятно, что все собрать не удастся. Девушки, опустившись на корточки или просто став на колени, бережно разгребали руками влажную землю, чтобы вытащить цветок вместе с
