зашипев, принялась разъедать броню. Артиллерии у меня под рукой не было, а значит, единственный шанс поразить тварь наверняка — попасть ей в сердце. И следовало до этого сердца добраться. Да, я опять изображал из себя героя. Хотя, казалось бы, какое мне дело до моральных уродов, населяющих поместье? Ведь они сами создали эту тварь, да и вряд ли хоть кто-то из них не был в курсе того, чем они тут занимаются. Однако вбитый в крепости императив на защиту живых от нежити не позволял бросить все и спасать свою шкуру. Мы щит живых. Мы дозорные на стене… А нет, это вроде из другой истории.
Добравшись до угла дома, я обернулся и еще несколько раз скастовал снаряды, наполненные кислотой. Джаггернаут крушил людей Шилова. Те пытались прятаться и отстреливаться, но толку от этого было мало, бежать было некуда, и количество еще живых обитателей поместья стремительно сокращалось. С крыши методично рявкала винтовка. Но повторить свое попадание в область сердца твари стрелок смог лишь дважды, все же нежить не стояла на месте. Мне-то проще, целился я примерно в верхнюю часть туловища, а кислота при ударе расплескивалась по груди.
И все же сочетание ударов тяжелых, покрытых рунами пуль и кислоты начало давать свой эффект. При очередном попадании пули явственно послышался треск костяных пластин. Но я не тешил себя надеждой на то, что снайпер сумеет добить Джаггернаута. Что-то в моей голове говорило мне, что закончить все это должен я сам. Я, кстати, поначалу даже обрадовался, дескать, наконец-то буду как нормальный попаданец. А то у всех и хомяки, и жабы, и тараканы, целый зоопарк, короче, а я один как дурак без психических отклонений. Однако радость радостью, а нежить нужно добивать. Я развернулся и, чуть пошатывась, пошел в сторону арены.
Левую руку по-прежнему не чувствовал, настолько качественно сумел ее заморозить. Потеря крови тоже не прибавляла мне скорости и ловкости, а значит, у меня имелся только один шанс, чтобы убить Джаггернаута. Играть с ним как тореадор с быком и в лучшей форме стал бы только кретин. А артиллерийского батальона у меня под рукой, как назло, не имелось. Но было кое-что другое. Ведь не зря же я плавил нежити броню над сердцем.
Бывшие конюшни, где и содержался монстр, теперь лежали в руинах. А рядом с ними пыталось ползти в сторону побоища то, что осталось от Лича, постоянно пребывавшего на территории поместья. Разорванный пополам, с одной рукой, буквально расщепленной в пыль, он упорно цеплялся оставшейся и подтягивал остатки тела. Не останавливаясь, я выстрелил ему в голову. Первая пуля не причинила вреда костям злобно скалящегося черепа, пришлось повторять до тех пор, пока во лбу не образовалось не запланированное природой отверстие. Удовлетворенно хмыкнув, я пошел дальше. Хотя идея нежити, уничтожающей другую нежить, пришлась мне по душе. Аж стало легче дышать.
Арена представляла собой круг порядка пятидесяти метров диаметром, засыпанный песком и обнесенный невысоким кирпичным забором. Видимо, в обычное время ее использовали для спортивных игр, ибо тут виднелись столбы, а также стояло двое ворот, похожих на хоккейные. Вот тут и я собрался поиграть с Джаггернаутом. В том, что он придет, и довольно скоро, я не сомневался. Это могло бы показаться странным, но я чувствовал его эмоции, их хаотичное смешение и изменение. И точно знал, что тварь чувствует меня. И поэтому не полезет в дом выколупывать глупых живых из их каменных коробок. Пойдет ко мне, а уж потом примется за распаковку ужина.
Не прошло и десяти минут, как, разбив стену, Джаггернаут явил себя во всей красе. Теперь я мог, не торопясь, оценить масштабы и всю дикую мощь этой ходячей машины разрушения. Созданный убивать, нести ужас и смерть, он впечатлял, сокрушал и втаптывал в пыль одним своим видом. А вот такой, как сейчас, забрызганный кровью почти целиком, был настолько страшен, что от конфуза меня спасло лишь то, что последние несколько дней я ничего не ел. И если за эти десять минут я не называл себя иначе как кретином, возомнившим себя супергероем, то теперь все приличные слова совершенно исчезли из лексикона, и костерил я себя, оставляя цензурными только предлоги.
Но бежать было некуда, да и не смог бы я сейчас сделать даже шаг. К слабости от ранения и потери крови прибавились ставшие ватными от вида нежити ноги. Смелым хорошо быть дома, на диване, а не когда в двадцати метрах от тебя стоит четырехметровая четырехрукая горилла, закованная в крепкий панцирь. И вся твоя надежда сосредоточена на небольшом участке его груди, где под треснувшим от кислоты и пуль панцирем расположилось сердце монстра.
Я крепче сжал длинное ледяное копье, одним концом упирающееся в землю, и для надежности зафиксировал его ногой. На острие импровизированного копья тускло поблескивал негатор. У меня имелся один-единственный шанс.
Пока я разглядывал тварь, попутно борясь с приступами медвежьей болезни, Джаггернаут разглядывал меня. Это было странно, но от совершенно безумного, да еще способного испытывать чувства монстра сложно ожидать обычных поступков. Поэтому, когда, не издав ни звука, он бросился ко мне, я даже не удивился. Испугался, хотя, казалось, куда больше, но не удивился. Скорость
