– Благодать, прямо скажем, условная, – тихо отозвался я. – Численность гарнизона этой крепостицы нам неизвестна, но вон там располагается четырехорудийная батарея. Верховых здесь, судя по рассказу Прасковьи, не меньше трех десятков, а уж сколько пехоты, можно только догадываться. В общем, нашими силами на ура не возьмешь.
Чуев согласно вздохнул, хотя и явно печалясь невозможности брать крепость в конном строю.
– Твоя правда, Сергей Петрович, но неужто ждать, пока наши дойдут, чтобы упырям этим кровь пустить?
– Помилуйте, господин ротмистр, я такого не говорил и думать не думал. Надо лишь с умом за дело взяться. Сам видишь, в этом гадючнике народ собрался по большей мере наш, уж во всяком случае, форму они российских полков носят. А что, если тебе сказаться передовым отрядом русской армии? После нашей победы им, как ни крути, жить захочется, а раз так, то, может, этот сброд и начнет тебе заливать, что от самого начала вражьего нашествия эту крепость держали и били врага не смыкая глаз, не покладая рук. Им же нужен будет человек, который впоследствии их командованию представит. Самим-то, поди, неудобно объяснять будет. А как в крепость войдешь, сообщи, что еще твоя разведка вернуться должна. Пусть они тебя угостят.
– Чем угостят? – перебил Чуев. – Тем, что у нынешних бедолаг отняли? Да у меня этот кусок в горло не пойдет!
– Алексей Платонович, порой из-за военной хитрости на такое идти приходится, о чем в иные времена и слушать тошно. В некой чужедальной стране один воин, чтобы вражеского полководца убить, цельный день в его отхожем месте просидел. А как тот решил над головой его присесть, то снизу и доверху копьем его пронзил.
– Фу, какие ты истории похабные рассказываешь! Да лучше голову сложить, чем этак воевать.
– Твоя правда, да только если бы полководец сей жив остался, многие б тогда головы сложили. А дерьмо хоть штука вонючая и противная, но и отмыться можно, и одеколонами запах отбить. А здесь все куда проще. Только ж в руках себя держи, на рожон не лезь. Пока суд да дело, расставь людей, чтобы готовы были по сигналу ударить. Я тебе нарисую как. А как с «разведки» вернусь, сразу и начнем.
Я покуда остаюсь в засаде наблюдать, как к крепостице отправляется гусарский разъезд, останавливается у ворот и окликает часового. Впрочем, часовые не дремлют. Судя по всему, в этом разбойничьем гнезде кто-то поставил дело весьма серьезным образом. Это не крестьяне-мародеры: набежали, убежали, что схватили, попрятали, не партизаны в исконном смысле этого слова, войсковая партия, действующая на коммуникациях в тылу противника. Здесь настоящий гарнизон. Вот только никаких дорог, никаких переправ, ничегошеньки, кроме самой себя, эта крепость не охраняет. От почтового тракта – полдня ходу, та дорога, что сюда ведет, военного значения не имеет. Не с чего бы тут этакий гарнизон держать. И что удивительно, французов сия фортеция абсолютно не беспокоит. Этак стоит себе и стоит. Может, все же не русские в селе засели? Может, у них с французами что-то вроде пакта о ненападении? Звучит, конечно, глупо, но ведь крепостица стоит и, по всему видать, всю войну этак спокойно простояла, а ведь летом сюда достаточно было послать батальон с батареей, чтобы выжечь это Темирово к лешему, до седого пепла. Нет, что-то тут не так, есть какой-то подвох. Я вновь и вновь проверял свой расчет, наблюдая продвижение гусар ротмистра Чуева. Изюмцы подъезжали к укреплению не спеша, важно, стараясь придать лицам выражение значимости. Еще бы, сейчас они не абы кто, не залетная шайка, а авангард наступающей русской армии. И все же, все же каждый из всадников подспудно ждал, что вот-вот еще несколько шагов, и со стены из-за заточенных бревен частокола свинцовым градом ударит залп. Вот подпустят чуть поближе, вот еще чуть-чуть, вот еще пару шагов…
Но залпа не последовало, вместо него из-за стены послышалось нестройное «ура!».
Кажется, сработало, – подумал я, глядя, как открываются ворота и всадники въезжают в село. Сейчас Чуев объявит о том, что еще должна вернуться разведка, и тем покуда себя подстрахует. Наверняка здешние разбойники решат дождаться возвращения разъезда. Ведь если речь идет о регулярных частях, то рисковать нельзя. Хоть один доберется до Ставки – и завтра на руинах крепости нечем будет поживиться даже голодным псам. А значит, нужно ждать сигнала, сидеть и ждать, невзирая на усиливающуюся метель, на мороз, сидеть, не подавая признаков жизни, лишь изредка давая возможность людям по единственной натоптанной уже тропе на четвереньках отползти подальше в лес и уж там попрыгать или вовсе справить нужду.
Я уже начал застывать, когда из лагеря послышалась старая солдатская песня: «Дело было под Полтавой, дело славное, друзья, мы дрались тогда со шведом под знаменами Петра!»
– Отлично, – прошептал я. – Значит, принимают как своих и сейчас будут садиться обедать. А за обедом практически наверняка все командование соберется в господском доме послушать Чуева. Гусарские байки, как известно, блюдо заливное. Как начнут заливать, так до полуночи не уймутся. Вот в разгар этой трапезы как раз и стоит нагрянуть. Лишь бы изюмцы до этого времени на радостях не упились, а то нелепая картина получиться может.
Трое гусар, оставленных ротмистром якобы для связи, галопом поскакали к воротам и осадили коней.
– К ротмистру Чуеву!
