Вскоре по дому поплыл аромат свежезаваренного чая, и явно не того, что продается в магазине за углом. Несколько минут мы оба наслаждались напитком, а потом пенсионер решительно отставил чашку и откинулся на спинку обитого кожей стула.
– Все еще читаешь фантастику?
Удивленный столь необычным началом разговора, я лишь молча кивнул.
– Тогда эта история как раз для тебя. В том смысле, что тебе будет легче воспринять такую информацию. Ты готов услышать нечто, что вполне может перевернуть представление о мире?
– Прекращайте уже интриговать, Виктор Викентьевич, – я заинтересованно уставился на него и оперся спиной о тихонько вибрирующий холодильник, баюкая в руках чашку с ароматным напитком.
– От вас я готов услышать все что угодно. Как раз вы любовью к фантастическим историям не отличаетесь.
Старик неожиданно молодо ухмыльнулся, подмигнул и тоже взял в руки чай.
– Только об этом разговоре, я тебя прошу, пока никому не говори. Ни о его сути, ни о том, что он вообще состоялся. Договорились?
– Вы же знаете, – я неопределенно пожал плечами, – в излишней болтливости я пока замечен не был.
– Так то замечен, – подколол собеседник, и мы негромко рассмеялись старой как мир шутке.
– В последние годы перед развалом Союза, – старый физик вновь стал серьезен, – наш отдел в институте занимался так называемыми спонтанными волновыми проявлениями. Проще говоря, в некоторых местах на Земле приборы фиксировали некие электромагнитные аномалии. Я говорю некие, потому что исследованы они тогда толком так и не были. Встречались крайне редко, мы знали лишь о трех таких местах на территории Советского Союза, причем два из них – в труднодоступной местности. На Крайнем Севере и на Памире, высоко в горах Таджикистана. Да и засечь их не так-то легко. Возникали эти явления, назовем их так, лишь эпизодически, нерегулярно. И для засечки нашей аппаратурой необходимо было оказаться не только в определенном месте, но и в нужный момент. Сам понимаешь, что подобные совпадения как минимум редки.
– Да и ресурсов в отделе имелось не так чтобы и богато, – немного помолчав, продолжил он рассказ. – Мы же не могли предъявить руководству института что-то общественно или научно полезное, какой-то «выхлоп» от исследований. Вот и вели их больше вопреки системе, только по бюрократической инерции, финансировавшей проект, чем благодаря ей. А потом всем и вовсе стало не до того. Институт быстро развалили, сотрудников разогнали, здания приватизировали. Очередной торговый центр построили. Кто-то, как я, ушел на пенсию. Некоторые подались в предприниматели. Да везде так было, сам знаешь. Сам видел человека, закончившего кроме новосибирского политехнического «плехановку» в Москве. Трусами женскими на рынке торговал.
Я задумчиво кивнул и отхлебнул чая. Чем занимался Виктор Викентьевич, в подробностях до сего дня слышать не доводилось. Не то чтобы эта тема считалась все эти годы запретной, просто на нее негласно было наложено некое табу. А потому разговор становился уже как минимум интересным.
– Так вот. Только три человека из нашего отдела продолжили заниматься разработкой этой темы на голом энтузиазме. В свободное, так сказать, время. И двое из нас тогда осели не здесь, а в Горно-Алтайске, именно по той причине, что там находится самая легкодоступная из известных нам волновых аномалий. Ну, не прямо в самом городе, но относительно недалеко, на территории нынешнего Каракольского природного парка «Уч-Энмек». Двое, в том числе и я, вели больше теоретическую работу.
– Мне выпало работать поближе к «цивилизации», все-таки там небольшой городок, а не научный центр. А Игорь Обойников осуществлял непосредственный съем информации на месте. Третий же наш товарищ, Александр Ивакин, в начале 2000-х годов, когда, собственно, и образовался парк, устроился туда лесником. Он работал с измерительной и контрольной аппаратурой, которую мы установили на месте. Сам понимаешь, у него был свободный доступ в место проведения исследований, а также возможность ограничить таковой у всех праздношатающихся по лесам. Сейчас там работает его сын: Сан Саныч умер с год назад. Понятно, что работа продвигалась черепашьими темпами и велась, по сути дела, из чистого упрямства.
Третьяков на несколько секунд прервал свое повествование, хрипло переводя дух и отхлебывая чай.
– Так вот. Существовало множество гипотез, так или иначе объясняющих электромагнитные процессы, что мы наблюдали. И как и большинство научных предположений вообще, – старик усмехнулся явно своим мыслям, – все они базировались больше на догадках, чем на фактах. У нас имелись наши записи, данные о характере изредка регистрируемых в этом месте излучений. Но вот точного понимания того, что же там в конце концов происходит, так и не пришло. Помогла чистая случайность. Сын Саныча, Егор, как-то в очередной раз поехал осматривать аппаратуру. Он тогда уже был лесником, частенько подменяя у приборов ушедшего на пенсию отца. И, как нередко это бывало, по приезде обнаружил, что один узел не работает.
Рассказывая, старик все время делал паузы – годы сказывались, и одышка его мучила все больше и больше не только на подъездной лестнице, но и во время долгого разговора.
