пухлую папку. – Протоколы допросов.
Дан раскрыл и принялся просматривать исписанные мелким неразборчивым почерком листы.
– Аарон Космински признался.
– Мы его уже давно выпустили, – махнул рукой комиссар. – Сразу после того, как было совершено второе преступление. Абсолютный безумец. Утверждал, что ему просто нравится убивать публичных женщин. Мол, его мать была такой, неизвестно от кого родила ребенка, а в детстве он натерпелся побоев. Однако не сумел внятно ответить, как убивал Мэри Энн Николз. И даже не смог описать внешность женщины. Повторял одно: был так возбужден, что ничего не помнит. Его забрали в лечебницу для душевнобольных.
Дан перевернул страницу:
– Признание доктора Майкла Острога.
– Этот особенно отличился. – Сэр Чарльз даже сумел усмехнуться. – Рассказал совершенно невероятную историю. Якобы он был послан тайной полицией России, чтобы возбуждать ненависть к еврейским эмигрантам.
Дану стало обидно за державу, он улыбнулся в ответ:
– Действительно, бредовая версия.
– Тем не менее она получила косвенное подтверждение, – вздохнул комиссар. – После убийства Кэтрин Эдоус мои люди обшарили весь Ист-Энд. После меня попросили приехать. На ближайшем к пристани дому нашли кровавую надпись: «Евреи – не те люди, которых можно обвинять ни за что». Возможно, меня кто-нибудь осудит, но я лично, своими руками, стер ее. Нельзя допустить волну неприязни к эмигрантам и народные волнения. Вы знаете, Холмс, как в последние годы велик наплыв приезжих.
– Вы уничтожили важнейшую улику, сэр Чарльз, – медленно, с расстановкой произнес Дан. – Такой специалист, как я, мог бы сличить надпись на стене с письмом Потрошителя, а также с образцами почерков подозреваемых.
– У всех подозреваемых алиби, – напомнил сэр Чарльз. – Но мы на всякий случай взяли образчик письма от каждого. Они там, дальше, в папке. Наши полицейские почерковеды не нашли ничего общего.
– Я заберу это, с вашего позволения. Сличу образцы и завтра верну. – Дан отыскал несколько листков, на которых разными руками было выведено по нескольку фраз из письма Потрошителя. Оригинал взял тоже.
– Да, конечно, – рассеянно проговорил комиссар. – Острог также отправлен из тюрьмы прямо в лечебницу. Кстати, в бутылочке из-под имбирного лимонада из его кабинета никаких следов чернил не было. Помимо сказки о том, что он агент царской полиции, доктор рассказывает невероятную историю о своем преображении. Говорит, что по ночам он обращается в монстра, который и заставляет его убивать. Из-за этого свойства именно его выбрали в тайные агенты. Охотно признался в преступлении, но не смог описать ни последовательность убийства, ни внешность жертвы. Утверждает, что, преображаясь в чудовище, теряет человеческую память, и наоборот, возвращаясь в привычное состояние, не помнит, что делало чудовище.
– Удобно, – согласился Дан. – А что художник?
– Тоже признается, – уныло произнес сэр Чарльз. – Объясняет тем, что постигает романтику смерти. Говорит, убивать – такое же искусство, как писать картины. Якобы после каждого убийства в его творениях становится больше экспрессии и выразительности. Свидетели подтверждают: Сиккерт живо интересовался преступлениями Потрошителя. При обыске в его мастерской были найдены картины… Впрочем, вам лучше самому на это посмотреть.
Сэр Чарльз поднялся, прошел к шкафу, вытащил из-за него плоский холщовый сверток. Дан принял его, откинул ткань – в руках его оказалась небольшая картина. Художник изобразил окровавленный расчлененный труп женщины – руки и ноги были отрезаны, на шее багровела широкая рана. Лицо несчастной, изуродованное то ли кровоподтеками, то ли трупными синяками, выражало страдание и ужас. Глаза были выпучены, рот приоткрыт в немом крике. Четвертованная женщина лежала на широком столе. Рядом с нею лежали ножи и пилы.
– Вот такие художества, – развел руками сэр Чарльз. – Сиккерт часто посещал морги и покойницкие при работных домах, писал там с натуры.
– Это еще не доказательство вины, – неуверенно пробормотал Дан.
Полотно и на него произвело впечатление: было в этом что-то бесстыдно-уродливое, непотребное. Слишком уж откровенно и правдоподобно была изображена смерть – во всей неприглядности, грязи и необратимости.
– Еще на одной из картин изображена, как мы предполагаем, Элизабет Страйд. Трудно сказать наверняка, но ее товарки опознали женщину. К тому же они утверждают, что Сиккерт не раз нанимал Длинную Лиз в качестве натурщицы. Да и сам он не отрицает.
История складывалась убедительная: Сиккерт явно был психопатом. Его интересовала смерть, кровь. Сначала присмотрелся к
