фэнтезийный роман конкретно для нашего мира, причем, по его словам, произведение не было простым пересказом творений Толкиена. Хотелось бы знать, это к лучшему или наоборот?
«И как, интересно, примерно в этих местах когда-то плавал Магеллан? – подумал я, садясь завтракать в компании старших офицеров крейсера. – Со средней скоростью в десятки раз меньше, чем у нас, да еще и не зная, что за земли ждут его впереди».
Книжка оказалась довольно интересной, хотя, с моей точки зрения, порнографии, особенно межвидовой, там могло быть и поменьше. Или это называется эротикой? В общем, если оттуда убрать девять десятых бессмысленного и беспощадного траха, то книга от этого только выиграет, прикинул я, дойдя до последней страницы. Впрочем, описано ничего так, живенько. Но если не выкидывать похабщину, то название не очень подходит. Пресное оно какое-то. Лучше будет не «Сквозь тьму к свету», а, например, «Выблески тьмы». И кажется, командир говорил, что старший артиллерист неплохо играет в шахматы? Тогда не помешает немного развеяться, а то после этого произведения читать что-то совершенно не тянет.
Когда до финиша оставалось чуть больше суток пути, мне пришла радиограмма. Она состояла из буквенно-цифрового кода, означавшего – отправителем получены столь важные сведения, что он не может принять решение о передаче их по радио, пусть даже и по защищенному каналу. В конце стояли подписи не только Насти, но и Герды. Я быстро набросал ответный текст:
Потом подумал, прикинул, после чего заменил «тридцать» на «двадцать пять». В конце концов, зря, что ли, крейсер возит вертолеты? Последний отрезок пути прекрасно можно будет преодолеть и по воздуху.
Глава 4
Вертолет сел неподалеку от лагеря пришельцев с «Херсона», подняв тучи красной пыли. Я вылез наружу, и на шее у меня повисла неизвестно откуда выскочившая Настя.
– Пап, как же ты вовремя!
– Дочь, соблюдай приличия, – попытался я воззвать к ее чувству долга, – ты же ликтор, то есть немалый чин, да и я тоже не хрен с горы, все-таки какой-никакой, а государственный канцлер. Ладно бы мы были одни, но тут ведь полно народу.
– Они ничего не видят из-за пыли, – объяснила Настя, – я специально не стала ждать, пока она осядет. Вот, кажется, уже пора.
Дочь приложила руку к пилотке и отрапортовала:
– Шеф, в процессе выполнения задания открылись обстоятельства, о которых я сочла возможным доложить вам только лично. Прошу в палатку, там уже обеспечена соответствующая охрана пятидесятиметрового периметра.
Вскоре я услышал от дочери, из-за чего началась такая буча.
Настю тоже, как и меня, царапнуло, что шаман сразу, только увидев, выделил ее среди прочих пришельцев. Кроме того, ей показалось, что говорил он все-таки не совсем то, что звучало в окончательном переводе Герды. Она собрала всех своих подчиненных, кто хоть как-то знал рапануйский, и повторила беседу. Общими усилиями удалось выяснить, что ее назвали не совсем птицечеловеком, а всего лишь им отмеченной. И еще кем-то, каковых слов не знал ни один из ее специалистов по местному языку, а староста не мог перевести на испанский.
Тогда Настя пригласила шамана в лагерь на берегу Анакены, поставила ему палатку рядом со своей и пять дней подряд беседовала с ним по четыре часа в день. В отличие от меня, дочь обладала хорошими способностями к языкам – тут она, похоже, не только пошла в мать, но и превзошла ее. В общем, скоро дочь более или менее разобралась, кем считает ее шаман.
– Так вот, папа, – просветила она меня, – я у тебя не просто княжна и принцесса, а отмеченная птицечеловеком, это раз. И ходящая между мирами, это два. Причем, как утверждал шаман, это взаимосвязано. Ты, что ли, тот самый человек-птица? А что, все сходится. Отметил меня, из-за чего я тоже могу худо-бедно, но открывать порталы между мирами. Сам же ты – Гатчинский Коршун, то есть не головоногое и не ракообразное, а именно птица.
Но кодовый сигнал Настя послала не из-за этого, а только получив от шамана еще одно подтверждение его паранормальных
