понимаешь?! – Один вырезал всю крепость. А там же не сосунки какие. Гуркхи, сикхи, бриты, мать их в перехлёст тройным протягом! Воюют совсем не первый год, всякого навидались, – казачий кулак со свистом распорол воздух и с силой врезался в стол, крытый тонким зелёным сукном. – Ён же их – словно волк в овчарне! Да даже не волк! Хорь на курятнике! Бебекнуть же никто не успел, знашь-понимашь! А в лаве?! Ён же в лаве, как энтот, – Буденный замялся, подбирая нужное словечко. – Чисто как пропеллер! Тока красным по сторонам и брызгало.
– Да-а… Геройский парень… – Ворошилов снова мечтательно улыбнулся, заглянул в пачку «Казбека» и, смяв пустую картонку, потянулся в стол за новой.
– Ты погодь-ка курить, курец! Я тебе что толкую?! Я ж с его рубки не удивился. Я ж охренел! Начисто! Он же при мне одного, – Семен Михайлович со свистом втянул воздух, – ажно с седлом раскроил! И это ж – пацан! Пятнадцать годков всего!
Он снова грохнул кулаком по столу и зашагал по кабинету:
– А потом в Индии, это же он там всё устроил. И мы теперь, вместо того чтобы в Туркестане с бабаями-басмачами в кровь биться, как зрители на театре сидим да любуемся, как милых дружков-англичан в капусту рубят.
Ворошилов, наконец, нащупал папиросы в ящике и вопросительно посмотрел на Семёна Михайловича. Чего неуёмному красному кавалеристу «братишке-Будённому» надо-то? Что, полк, что ли, товарищу Белову- Сталину под команду дать? Так не проблема.
– А знаешь, чем его наградили за все это? – грозно рыкнул Буденный. – Чем почтили парня геройского?
– Ну уж, думаю, «Ленина»-то дали, – промурлыкал Ворошилов, примериваясь прорезать ногтем бандерольку на коробке «Казбека». – Или что, оружием революционным? Как тебя?
– Мине-тибе, – передразнил Семен Михайлович совсем уже зло. – Накось-выкуси! Медальку ему «За отвагу» от всех щедрот сунули. «На и отвяжись»[128]! А я тебе так скажу, Климка: коли за такое только медальку и дают, мне мои ордена носить невместно! Я и половины того, что Санька Сталин, не совершил!
С противным хрустом пачка папирос треснула по диагонали, и мелкий табак, просыпающийся словно песок сквозь сжатые пальцы, потёк на зеленое сукно стола.
– И… И… – просипел Ворошилов, враз потеряв голос. – И что ты?.. Что?..
Полностью произнести: «И что ты собираешься делать?» у Климента Ефремовича не получалось потому, что он слишком хорошо представлял себе, ЧТО может сделать неукротимый донской казак в подобной ситуации. Но Буденный понял его и зло отрубил:
– Сейчас к Кобе поеду да все свои награды ему на стол и брошу! – и рявкнул в заключение: – С одними «егориями» ходить стану!
Ворошилов крупно вздрогнул. Чего-то подобного он и ожидал. Но отпускать одного Семёна Михайловича в таком настроении к Сталину было бы просто глупо. Да и не безопасно.
– Я с тобой, Семён! – Ворошилов вскочил, метнулся к вешалке, где на стойке стояла шашка. Прицепил её к портупее, быстро надел фуражку и бросился вперед, чуть не сбив с ног адъютанта, открывавшего двери кабинета, чтобы пропустить подавальщицу с подносом, на котором парил свежезаваренный чайник и стояла бутылка коньяка.
– Машину, быстро! – прошипел Ворошилов, и вопреки всем законам природы адъютант мгновенно испарился, прихватив с собой подавальщицу вместе с подносом.
Будённый широко шагал по коридорам наркомата, и словно шквал нёсся перед ним: захлопывались приоткрывавшиеся двери, встречные командиры и сотрудники старались исчезнуть с дороги, сворачивая в первые попавшиеся отделы, а двое полноватых снабженцев и вовсе спрятались за портьеру, словно бы увлечённые тем, что увидели в окне. Рядом с ним торопился Ворошилов, стараясь забежать вперёд и заглянуть старому другу в глаза.
– Семён, только не кричи и не ругайся. Семён, держи себя в руках, – приговаривал он. И тут же, увидев свой автомобиль, заорал на водителя: – Что копаешься?! Живо в Кремль!
Шофер, видя состояние начальства, которое сейчас, пожалуй, и шашкой может рубануть, рванул с места и погнал тяжёлый автомобиль по улицам Москвы.
Из кабинета Сталина как раз выходила группа штатских, когда в приёмную буквально влетел Будённый. В его кильватере мчался Ворошилов.
– Хозяин на месте? – рыкнул Семен Михайлович.
– Да, но у него совещание через четверть часа, – сообщил Поскрёбышев бесцветным голосом.
Его не слишком-то удивил вид грозного военачальника – и не такое видывал.
– Доложите, пожалуйста, – попросил убитым голосом Ворошилов. И прибавил: – Мы недолго…
Сталин стоял возле своего стола и с любопытством смотрел на визитеров.
