С тех пор многое изменилось, и в то же время не изменилось ничего – афганцы не любят перемены. Дорога, битая техника и различимые даже сейчас места бомбовых ударов – здесь применяли тактику ковровых бомбометаний, стирая с лица земли целые уезды. Вырубки леса – местные живут лесом, его поставляют на дрова, большая часть афганских городов, даже Кабул, не газифицированы до сих пор, и это двадцать первый век. Кишлаки, ласточкиными гнездами мостящиеся к склонам гор…
Здесь так жили до нас и будут жить после нас. Уйдет это правительство, потом другое, а тут ничего не изменится. Ничего…
– Эй, Али? – Вахид высунулся из кабины. – Все готово?
– Да, господин… – поклонился я, заворачивая крышку радиатора.
Пограничный переход из Афганистана в Пакистан был небольшим, непритязательным, он не имел ничего общего с шикарным переходом на трассе Кабул – Джелалабад – Пакистан, там были даже ворота девятнадцатого века, сохранившиеся еще от англичан. Здесь – бетонные сооружения, крыша, столбы, небольшая будка, напротив нее – внедорожник с флажком пакистанской пограничной стражи.
Вооруженный внедорожник…
Машина была знакомой – «М825», длинный и широкий вариант джипа времен Второй мировой, самый последний его вариант, он производился той же фирмой, что и «Хаммер» – «АМ Дженерал», и последнюю крупную партию в несколько тысяч автомобилей произвели как раз для Пакистана. Пакистанцы использовали его как транспортер для четырехдюймового безоткатного орудия или противотанкового ракетного комплекса ТОУ, но на этой машине не было ни того, ни другого. Зато на машине, на турели был установлен пулемет. Возможно даже, пулемет калибра 0,5 дюйма со щитом.
Машина стояла, и пулемет был направлен прямо на нас.
Очередь медленно двигалась, пакистанские офицеры проверяли машины. Я попытался сделать самое тупое выражение лица, какое только возможно. С каждой проверенной машиной очередь продвигалась вперед, дышать было нечем от того, что много двигателей работали в одном и том же месте.
Наша очередь.
Мы остановились меньше, чем в пятидесяти метрах от пулемета. Проверяют трое. Один говорит с водителем, еще один слева, третий страхует. Пулемет со щитом – не «пятидесятка», я опознал его как «СГМ» – станковый, Горюнова, модернизированный. Возможно, русского производства, мы поставляли их в большом количестве в Афганистан, когда находились там – пулеметы считались устаревшими, и мы раздавали оставшиеся со времен ВОВ запасы задарма своим друзьям. Возможно, китайский, китайцы производили копию этого пулемета до конца восьмидесятых.
Но как бы то ни было, эта штука способна переварить за несколько секунд стопатронную ленту и превратить их всех в дуршлаг.
На всех троих солдатах камуфляжная форма неизвестного типа, но отлично подходящая к местности. У того, что спрашивает документы, я успел увидеть автомат «МР5К» и черные противосолнечные очки, у двоих других очки армейские, противоосколочные, на эластичной ленте. Скорее всего, тот, что спрашивает, офицер.
Офицер постучал по двери, Вахид открыл. На меня он даже не обратил внимание – говорящее орудие труда, что-то вроде раба.
– Аап ка куа нем хай?
– Мера нем Вахид хай.
– Тум каан се а рахе хо?
– Хум айии сии Хост. Мей джатта хуун Абу аль Валид базар.
– Хум куа бечна?
– Мейн аап гаален бечна[116].
Офицер – а это точно был офицер – был словно не из этого мира, он был подтянутым, крепким, форма сидела на нем как надо, и казалось, что дело было не в бездонной пропасти Племенной территории, а где-нибудь в офицерском поселке в пригородах Исламабада. Или Пешавара…
Офицеру что-то не понравилось, а может быть, он решил обойти машину и подойти к двери с моей стороны. Вахид пошел за ним, закрыл дверь и исчез из моего поля зрения.
Не дернешься – пулемет изрешетит в секунды. Если край, можно будет прикрыться, когда он откроет дверь с моей стороны. Прикрыться им – и метнуться из машины на обочину. По офицеру стрелять не рискнут.
Интересным был и язык, на котором общались офицер и Вахид. Это был нахин, смесь урду и арабского, язык гастарбайтеров и эмигрантов, получивший большое распространение в Пакистане в последние годы. Нахин – это искаженный урду с большим количеством вкраплений из арабского языка, из его диалектов, бытующих на Аравийском полуострове. Один из языков Аль-Каиды, наряду с пушту и диалектами арабского.
Офицер медленно обходит машину, замечая все: и открытую дверь, и тряпку на капоте, и пыльные борта, и надписи, прославляющие Пророка. Вахид семенил за ним, не догадываясь, что я слышу их разговор в подробностях – в подаренной ручке (здесь это дорогой и статусный подарок) подслушивающее устройство.
И арабский я понимаю, а значит, пойму и незнакомые слова диалекта,
– Эфенди афсар, эфенди афсар…
…
