– Нет уж, – с мягкой опасной ласковостью сказал наемник, упираясь ладонями в ствол по обе стороны от ее плеч. – Если дело не в обиде, так в чем?
Он стоял, удерживая ее без прикосновений, одной лишь своей близостью, то ли поймав в ловушку, то ли, напротив, заслонив от всего мира. И Джиад, уговаривая себя, что вот-вот соберется с силами и оттолкнет, замерла, дыша едва уловимым мужским запахом: чистюля алахасец дня не мог выдержать, чтоб не искупаться и не сменить белье, так что пах не потом, а собой самим, и от этого аромата голову сносило.
– Хватит, – сказала она отчаянно, хотя хотелось как раз наоборот: чтобы не отпускал, а еще лучше – прижал плотнее, всем телом… – Лилайн, я… уйду. Завтра же. Прости… Так лучше будет. Да отпусти же ты…
– Отпустить? – тем же непонятным голосом переспросил Каррас. – Обязательно. Только чуть позже, хорошо? А, ладно… Если ошибся – дашь мне потом по морде, идет?
Горячие сухие губы прижались к ее губам, ладони нежной уверенной тяжестью легли на плечи, не стискивая, не удерживая силой, а так, словно наемник поймал птицу и держит ее бережно, но крепко. Задохнувшись, Джиад невольно разжала губы и почувствовала мгновенный отклик – поцелуй Лилайна стал чуть настойчивее, а тело – ближе.
Мотнув головой, она прервала это безумие. На губах горел вкус Лилайна: душистая кислинка вина, свежесть мяты и едва уловимый оттенок дымной горечи. Только не облизываться!
– Джиад, – шепнул Каррас, выжидающе заглядывая в глаза, и в неверном лунном свете она увидела, как напряженно закаменело лицо наемника. – Джиа-а-ад…
Она сглотнула, не зная, что сказать, как объяснить, чтоб не обидеть. Напряглась всем телом, отчаянно не желая отпускать, но не в силах заставить себя снова довериться мужчине.
– Джиад, – мягко, очень мягко повторял ее имя Лилайн, не убирая совсем ладони, но оставив только легчайшее касание, будто говоря языком тела: «Я здесь. Я не держу тебя, но я здесь, рядом». – Джиад, все хорошо…
«Нет, – хотела ответить она. – Ничего нет хорошего и быть не может. Но это не твоя вина. Просто я не могу сказать, что чувствую себя такой грязной… И сколько ни отмывайся в озере, пока кожа не заскрипит, – никакого толку, потому что эта грязь внутри».
Так ни на что и не решившись, Джиад все-таки неосторожно облизала губы, по вспыхнувшему блеску в глазах Лилайна поняв, что делать этого не стоило, если она не хочет немедленного продолжения поцелуя. Но вместо того, чтоб опять потянуться к ее рту, Лилайн чуть повернулся и коснулся щеки. Задержался, грея дыханием, оторвался и опять коснулся, провел губами выше к виску… Снова тихо и спокойно сказал:
– Джиад…
Провел ладонями по ее рукам вниз, обнял, заставляя оторваться от спасительного дерева, и снова поцеловал: едва касаясь, позволяя самой выбрать, хочет ли она отвечать, и тут же отпуская. Замерев в кольце сильных рук, Джиад ответила, сначала неуверенно, потом все больше согреваясь теплом чужого желания. Качнулась вперед на какой-то крошечный шаг, вдохнула сырой ночной воздух, после губ Лилайна обжигающий холодом, провела языком по нижней губе, пробуя послевкусие, как от дорогого вина.
Наверное, если бы он говорил еще хоть что-нибудь, кроме ее имени, обещая не обидеть, успокаивая самим звуком голоса, ей было бы легче. А может, и нет. Даже наверняка нет. Потому что словам она больше не верила, слишком много их было – и все лгали. Но Каррас больше не говорил ничего. Он осторожными медленными движениями гладил ее спину и плечи, целовал щеки и шею, касаясь губами легко, уверенно. И Джиад в отчаянии понимала, что решать придется ей. Через страх близости, через глубоко спрятавшейся стыд и неуверенность – оказывается, она только думала, что изжила их, смыла с души, как в море оттирала следы насилия с тела. Лилайн предлагал, а не требовал, просил, а не заставлял, и слова ему сейчас были не нужны: хватало этих томительно медленных касаний, чтобы сказать молча: «Не бойся, я жду».
Зажмурившись, она глубоко вдохнула, невольно втянув запах его кожи и волос, терпкий горячий запах мужского тела, и так же глубоко выдохнула. Это было, как в первый раз прыгнуть со скалы, держась за прочную веревку, для верности захлестнутую на поясе: вроде и надежно, но сердце замирает от жути, а надо сделать шаг. И не просто сделать, а оттолкнуться от спасительного края – в бездонное небо под ногами. Так учат не бояться высоты. И неужели она, истребившая в себе все глупые женские страхи, так и останется в плену у главного из них?
– Джиад, – снова выдохнул Лилайн, наклоняясь к ней, но не к лицу, а ниже. Скользнул губами по ее шее, задержался у ямочки между ключицами, приласкав ее кончиком языка, а потом обомлевшая Джиад раньше почувствовала, чем увидела, как наемник опускается на колени и берется за пряжку ее пояса, быстро и ловко расстегивая. Как тянет вниз штаны, на ладонь приспуская их с бедер, высвобождает рубашку…
– Лилайн? – проговорила она, почти не слыша себя.
– Чш… – отозвался Каррас. – Все хорошо. Будет только то, что ты позволишь.
Неторопливые уверенные руки распахнули на ней рубаху, сдвинули вверх нагрудную повязку…
– Лилайн… – простонала Джиад, обхватывая дерево позади себя ладонями и невольно выгибаясь навстречу горячим умелым губам. – Лил…
То, что творил Каррас, лаская обнаженные бедра, живот и ноги то быстрыми, то медленными касаниями ладоней и подушечек пальцев, разве что во сне могло присниться. Горячечном сладком сне.
