Псы войны: пробуждение Ареса

Будущее не наших отцов

Я сижу в кресле с подставкой для ног, наблюдаю, как снаружи занимается серый рассвет, и нервно барабаню пальцами по коленям. Нащупываю в кармане платиновую монету. Встаю пописать и на обратном пути заглядываю в кухню. Холодильник ломится от продуктов, но, похоже, все протухли. Пожалуй, не рискну их есть. Надо было купить впрок свежих овощей, но я об этом как-то не подумал. Разучился планировать наперед.

За пределами своей раковины я просто ходячий призрак.

Наливаю стакан воды из-под крана. «П’ра бы встать да наружу п’йти», — раздается у меня в голове голос Тил.

Мне действительно не мешало бы прошвырнуться по городу, поправить свой сбитый компас. Насладиться вновь обретенной свободой. Погулять — с друзьями либо в одиночку. Только вот не хочется ни капельки. На меня обрушилось море информации, и я не знаю, как быть с этими тайнами. Нельзя делиться ими ни с кем — слишком опасно. Я помню совет Джо остерегаться СНЗВ. Может, мне не следовало даже появляться здесь.

Днем, когда солнечный свет отражается от серо-голубых стен квартиры, я тону в неразберихе мыслей, захлебываюсь жалостью к себе, но после заката сгущается непроглядная тьма и становится еще хуже. Меня терзают воспоминания — сбивчивые, бессвязные, одно дерьмовей другого.

С тех пор, как я завладел монетой, произошла целая куча событий — удивительных, и радостных, и ужасных, но история Тил все не отпускает меня, я снова и снова возвращаюсь мыслями именно к ней — юной девушке, бегущей от несправедливости. Девушке, которую мы не смогли спасти ни от этого древнего и таинственного места, восточной штольни, ни от жестоких соплеменников, творящих порой такую хрень, что их предшественники-идеалисты в гробу вертятся.

Иногда я поражаюсь, сколько же в нас, людях, дерьма.

Космодесантников должны интересовать только сражения, вмешиваться в другие дела нам запрещено. Нельзя вкладывать деньги в войну и во все, что с ней связано. Нельзя вылезать из раковины. Я вернулся на Землю всего двое суток назад, ночью поспал урывками, а день провожу в полном одиночестве — сижу у окна, обмотанный влажными полотенцами, и жду, когда остатки космолина покинут мой организм вместе с потом. Глазею на торговые корабли, грузовики и снующие туда-сюда прогулочные катера. Наблюдаю, как бьется пульс экономики, подгоняемый изобретениями гуру. Смотрю на весь этот необъятный, шумный, звезданутый мир…

И слушаю отзвуки голоса Тил. Мне вспоминается ее акцент, и как забавно она порой строила фразы. Ее слова, сказанные незадолго до того, как она окончательно предала свой народ и открыла нам, кучке заплутавших космодесантников, дверь в марсианскую сокровищницу.

«Вы меня спасать станете».

Плевать на все: на войну за Марс и на наше возможное поражение. Я слышу голос Тил и верю, что она жива, и когда-нибудь я увижу ее снова. Я отказываюсь верить в обратное. И пусть сейчас у меня не больше сил долететь до Марса, чем у кружащих за окном чаек, я знаю, что вернусь и найду ее.

Значит, еще один бросок на Красную планету. Хоть я и клялся, что ноги моей больше не будет на Марсе. Хоть Джо и начнет меня отговаривать.

Но я дал еще одну клятву — пообещал Тил, что передам платиновую монету.

Просто пока я не знаю, кому.

Хобо и штольня

Я задаюсь вопросом, откуда в пещере берется воздух. Ответ скрывается в паре сотен метров от нас, в уходящем вниз туннеле с многочисленными ответвлениями. Большинство боковых проходов темные, лампочки-звезды не освещают их. Туда мы не идем.

Тил почти переходит на бег, и я с трудом поспеваю за ней. Она ловко отталкивается от пола и потолка, пользуясь тем, что притяжение Марса меньше земного. Я понятия не имею, как маскианцы воспитывают дочерей, но судя по всему, девочки тренируются похлеще древних спартанцев. Может, важные шишки из Зеленого лагеря мечтают вырастить из них олимпийских гимнасток. Тил явно могла бы претендовать на медаль.

Мне искренне жаль Тил, и одновременно я заинтригован ее историей: не то трагедия юной девушки, сражающейся с патриархальным обществом, не то история о борьбе с лицемерием и ханжеством — вроде той, что описана в «Алой букве»[12]. Хрен разберешься.

Тил резко тормозит возле края шахты. Я едва не врезаюсь в нее. Маскианка предостерегающе вскидывает руки и одаривает меня раздраженным взглядом. Я что, настолько неуклюжий?

Внизу, за каменистым обрывом — необъятная черная тьма, из которой поднимаются клубы горячего пара. Свежие. Влажные. Наэлектризованные. Эхо доносит хлюпанье лопающихся внизу пузырей. Прежде я не видел на Марсе ничего подобного. В первый раз я чувствую — чую — живую планету, а не