Вокруг постели больного суетятся Кимми, Корк и профессор Дейман. Чуть в стороне с полотенцами и бинтами в руках замерла Эми, рядом Шарги с тазом, наполненным водой.
— Добить пришла или позлорадствовать? — неожиданно зло бросает Кимми, первым заметив меня в дверях спальни.
Я вздрагиваю, словно получив увесистую пощечину, и, стараясь не замечать напряженного взгляда присутствующих, медленно иду к Никлаусу.
У него сильный жар, но никто не стремится сбивать температуру. Все заняты ранами на его груди. Три кровоточащие раны, которые невозможно закрыть и залечить, пока не выйдет наружу останавливающий заживление яд. Я вспоминаю, с какой тщательностью пропитывала клинки дайсе желто- зеленой ядовитой пастой, как просила Крестного подточить лезвие…
Светлая Богиня! Что же я натворила.
— Ну что? Оно того стоило? — зло смотрит на меня Кимми, держа свою руку на лбу Никлауса.
— Отстань от нее, — холодно кидает Корк, — лучше следи за болевым порогом и сердечным ритмом.
Подарив мне еще один тяжелый взгляд, Кимми прикрывает глаза, полностью погружаясь в состояние пациента.
Осторожно присев на краешек кровати, я сжимаю руками болезненно-горячую ладонь Темного и старательно подавляю рвущийся наружу всхлип.
— Работаем, — тихо приказывает профессор Дейман.
Комнату вновь наполняют редкие команды и шум возни трех мужчин.
Видимо, из-за сильной боли маскировка, делающая из красивого аристократа некрасивого Крысеныша, спала. Теперь, раскинув руки в стороны, на покрывале тихо стонет Никлаус, а не Хорст.
Мне всего трижды удавалось побыть с ним настоящим, поэтому сейчас я жадно рассматривала и запоминала каждый сантиметр его кожи, каждый изгиб, каждую морщинку и шрамик. Да-а… теперь на его идеальном теле шрамов будет гораздо больше.
Сзади подошла Эмилия и обняла за плечи.
— Не переживай, — ободряюще прошептала она. — Я вытащу его, если понадобится.
Не зная, что сказать, просто молча киваю, хотя по-хорошему сейчас бы с таким удовольствием заревела.
Почему к нам прислали таких неправильных Темных? Почему я демонстративно обиделась и перестала общаться с Эми, когда выяснила, что она знала и не говорила, что ее дядя и есть тот самый Тринадцатый? А она — не перестала? Ведь тут не просто недомолвки и скрытая ради безопасности правда, а серьезные повреждения!
Почему вместо того, чтобы тихонько мочкануть куратора в качестве профилактических работ или донести ВУДу, что я едва не укокошила одного из компании нахлынувших эмигрантов, Темные позволяют мне быть здесь?
Как вообще можно называть меня Светлой в сравнении с этими людьми?
Корк окунает полотенце в какой-то остро пахнущий лекарствами раствор и осторожно кладет на одну из ран.
— М-м-м… — тут же срывается тихий стон с пересохших губ Никлауса, а у меня вновь предательски сжимается сердце и обмирает все внутри.
— Стойте! — слышится громкий голос Наткиного возлюбленного, а спустя минуту в комнату Никлауса широким уверенным шагом входит и сам мужчина.
— Нашел что-то? — вопросительно поднимает темные аристократичные брови профессор Дейман, не отнимая рук от груди пациента.
Рене кивает, затем его взгляд замирает на мне, после чего мужчина едва заметно улыбается, и на его лице появляется что-то отдаленно напоминающее надежду.
— Это очень хорошо, что ты пришла, — признается он, хватает ближайший стул и подтаскивает его ближе к кровати.
Усевшись, Темный долго смотрит на тихо стонущего Никлауса и только потом поворачивается ко всем остальным.
— Сначала я думал, что он в таком состоянии из-за нанесенных ран… — Я стыдливо опускаю голову, покрепче сжимая ладонь Никлауса. — Но потом заметил, что, несмотря на лечение, ему не становится лучше, — продолжил тем временем Темный, на миг прикрыл глаза и выдохнул: — И не станет.
— Что значит, не станет? — с возмущением посмотрел на него Кимми, все еще удерживающий Никлауса от болевого шока.
— Рене, ты думаешь, что у него «Рефаимская лихорадка»? — неожиданно спросил Шарги.
Вместо ответа профессор просто кивнул, но, поймав мой требовательно-вопросительный взгляд, пояснил:
— В долине происходило мало подобных случаев, еще меньше были задокументированы, поэтому информации очень и очень немного, — развел руками Рене. — Известно, что по какой-то загадочной причине Светимость рефаима вдруг начинает угасать. На первом этапе болезнь проявляется как банальная простуда, но постепенно день за днем состояние пациента ухудшается все больше и больше, пока Светимость окончательно не гаснет.
— Мы можем ему помочь? — интересуется Корк.
— Мы — нет, а вот она… — небрежно кивает мужчина в мою сторону. — Откровенно говоря, не знаю…
— И как это понимать?
Я смотрю на Темного с такой неприкрытой угрозой и злостью, словно это он заразил Никлауса, а теперь зажимает волшебный пузырек с антибиотиками.
