сонливость, но всяко — равнодушие, что к Натовой судьбе, что к тем беспечным людям, которым вздумается Ната поучить, — но пьяные драки — дело такое… непредсказуемое… поначалу кулаки, а там кто себя зело обиженным посчитает, то и за нож схватится… или за самострел… или еще какую пакость.
— Я понял.
— От и ладно, что поняли. Мое дело маленькое, предупредить смертоубийство, а то потом расследование, отчеты… чтоб вы знали, как я эти отчеты писать ненавижу.
Наверняка улыбнулся. Он всегда улыбался широко, не боясь показывать зубы, хотя зубы эти и были нехороши: кривоватые, желтоватые из-за пристрастия к табаку.
— Так все-таки, что с Дайной?
— Ничего, — возвращаться к этой теме шерифу явно не хотелось. — Убийство. Ограбление. Точнее, ограбление, а потом убийство… небось добычу не поделили.
Райдо молчал.
— Не знаю, в курсе ли вы, но Дайна подворовывала. В свое время она прилично из дома вынесла… часы там, столовое серебро… скатерочки нашли… платочки с монограммами… и платьев целый шкаф… забирать будете?
— Буду.
— От и ладно… от и хорошо… по мелочи кое-что нашли, но это так… думаю, она и ныне не брезговала. Вы уж простите старика за откровенность, но вы не больно-то хозяйством занимались. Я и сам такой. Блюдечки-ложечки… супружница всем этим добром ведает, а я коль пропадет ненароком, то и не замечу. — Шериф громко вздохнул и повторил, точно Райдо не понял бы без этого повторения: — Воровала она у вас. А наворованное кому-то сносила… на платьях вон пуговицы срезаны, кружево, которое получше, тоже сняли… и вещицы в ее норе самые простые остались. Куда подевалось прочее?
— Понятия не имею.
— Вот и я не имею.
Скрипнули доски, и шериф заговорил иным, деловитым тоном:
— Очевидно, что Дайна действовала не одна. Вы ее уволили, а значит, путь в поместье был закрыт. Она не могла не понимать этого, как и того, что должна воспользоваться последней возможностью. Вы же не проверяли ее вещи?
— Нет, — вынужден был признать Райдо.
Ийлэ вновь поняла, что разговор этот ему не нравится.
— Жаль. Думаю, нашли бы много интересного…
— В доме не осталось ничего ценного.
— Это вам так кажется. У вас о ценном иные представления…
— Ваша правда. Иные.
— А вот Дайна… цепочка для часов… сами часы… табакерки, помнится, в доме имелась неплохая коллекция. Серебряные фигурки. Чарочки с аметистами. Веера. И лопаточки для книг из библиотеки. Чернильницы. Перья.
— Я понял.
— Я рад. Мелочи, конечно, но в итоге эти мелочи потянут на приличную сумму, а если добавить, что ныне альвийская работа в особой цене…
Деньги. Он говорит о деньгах, а Ийлэ… она ведь помнит те самые чарочки с аметистами, которые отец выставил в Охотничьей гостиной. Ему они не нравились, грубоваты, простоваты, но по характеру вполне вписывались в интерьеры.
А веера мама хранила в специальном ящике комода.
Лопаточки для книг… Ийлэ любила касаться страниц пальцами, но если книга старая….
…мама собирала фигурки из бисквита.
А отец — цепочки для часов, и коллекция его, надо полагать, исчезла. Райдо и вправду не заметил бы исчезновения. Как можно заметить пропажу вещи, о существовании которой не имеешь представления?
— Полагаю, увольнение Дайны разозлило ее сообщника. А может, Дайна перестала быть нужна? Зачем делиться выручкой, если можно просто избавиться от подельницы. И вот…
— И вот, — странным голосом повторил Райдо.
— И вот, — прошептала Ийлэ на бархатистое медвежье ухо.
ГЛАВА 4
