— Не жалею. — Нат все-таки вытянул рыжий локон, янтарно-яркий и еще немного медовый, золотой — самую малость, но куда более драгоценный, чем настоящее золото. И локон этот мягкий ластился к рукам.
— Тогда я не понимаю! Ты говоришь, что я… что нужна… и не надоела… и вообще… И все равно прячешься от меня! — Острый кулачок бьет по ребрам, которым и без того от Гарма досталось, и Нат кривится. — Извини…
— Все хорошо. Я заслужил. Я больше не буду прятаться. Клянусь! И вообще… все сделаю иначе.
— Что «все»?
— Не знаю… все — это все. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
И не плакала больше.
Он готов собрать ее слезы и стереть дорожки их, правда, тогда на щеках Ниры остается грязь, та самая, принесенная с заднего двора, с улицы… и он вдруг вспоминает, что хотел умыться. Привести себя в порядок.
А получилось…
— Я счастлива, — с уверенностью произнесла Нира.
— Неправда.
— Хорошо, — помедлив, она согласилась. — Но я буду счастлива…
— Я постараюсь.
Нира кивнула.
И локон пришлось выпустить. Она не ушла, стояла на лестнице, глядела, как он поднимается, и от взгляда ее живое железо рисовало узоры на руках.
Не воевать?
Нат не воевал. Кажется, он эту войну проиграл изначально, против двоих — Ниры и железа — ему точно не выстоять. Да и не хочет он.
Определенно.
Гроза пришла с юга.
Ийлэ слышала ее задолго до того, как потемнело небо. Бледно-серое, оно меняло цвет исподволь, медленно, неторопливо.
Просто луна стала вдруг невероятно яркой, а звезды поблекли. И дождь начался, мелкий, бисерный. Под этим дождем таяли остатки сугробов, и дом менялся, избавляясь от поношенной зимней шкуры.
— Вот и весна, — сказал Райдо, открывая окно. Он втянул сырой воздух и пробормотал: — Гроза будет.
— Будет. — Ийлэ могла бы сказать, что гроза дойдет к рассвету.
Если повезет…
Грозы ходят своими путями. И как знать, отзовутся ли на голос Ийлэ теперь?
— Возьмешь ее к себе? — Она качала Нани, которая тоже чуяла приближение грозы и волновалась, крутила головенкой, хныкала.
Или не в грозе дело, но в том, что зубы режутся? Живот болит? Или просто неудобно на руках, слишком жарко или, наоборот, холодно? Тысяча причин для слез. В этом возрасте плакать не стыдно. Ийлэ не завидует… разве что самую малость.
— Возьму. А ты…
— Мне нужна эта гроза… — Ийлэ закрыла глаза.
Раньше у нее получалось, до того как…
Ветер слушать.
Ветер пел про то, что тучи отяжелели, что ползут они медленно и все еще голодны, пьют, тянут потоки сырого воздуха, сворачивают в клубки черной пряжи…
…укутывают новорожденные молнии.
Скоро уже.
— Ийлэ…
— Нет. — Она остановила его, не открывая глаз, просто протянув руку и коснувшись губ. И удивилась тому, что даже с закрытыми глазами продолжает видеть.
Его удивление.
И страх.
Страх?
Не за себя, за нее… смешно. Разве молния обидит альву? А псов вот не любит. Отец говорил, что небесный огонь тянется к железу, и в этом есть своя логика. Но теперь Ийлэ тоже страшно — за него.
