ужасной ночью. И все эти видения снова ожили в нем и стали мучить его с новой силой. Его намерение заняться этой ночью сомнительным делом было сильно поколеблено, однако вино, которое он, чтобы заглушить внутреннюю тревогу, пил сегодня быстрее и больше, чем обычно, наполнило его дерзкой храбростью. Вильгельм снова решил все-таки пойти на этот рискованный шаг и не видел сейчас в своем замысле ничего, кроме благородной борьбы любви и отваги с опасностью.
На колокольне пробило девять. У Вильгельма отчаянно колотилось сердце. Он искал предлог, чтобы уйти. Все напрасно! Как может жених накануне свадьбы оставить невесту. Время бежало неумолимо. Вильгельм испытывал невыразимые страдания. Вот пробило десять часов, решающий момент наступил. Не прощаясь, Вильгельм попытался незаметно уйти. Он был уже перед домом, когда оттуда вышла матушка Анна.
— Ты куда, Вильгельм? — с тревогой спросила она.
— Я подстрелил дичь и забыл о ней в суматохе, — был его ответ.
Напрасно она его просила, напрасно увещевала его подбежавшая Кэтхен, заподозрившая что-то неладное в его судорожной поспешности. Вильгельм отстранил их обеих и поспешил в лес.
Луна была на ущербе и, темно-багровая, всходила на горизонте. Проплывали серые облака, затемняя время от времени окрестности, которые затем снова освещала луна. Березы и осины стояли, как призраки, а серебристый тополь, словно белая тень, казалось, делал Вильгельму какие-то знаки. Ему стало не по себе. Он еще раз замер в нерешительности и хотел было повернуть назад. Но тут Вильгельму почудилось, будто какой-то голос прошептал ему: «Глупец! Разве ты уже не прибегал к колдовству? Может, тебя просто пугают трудности?» Он продолжал стоять в замешательстве. Луна выглянула из-за темной тучи и осветила мирный дом лесника. Вильгельм увидел окно Кэтхен. Он распростер руки и, как во сне, пошел к дому. Но тут голос снова начал нашептывать ему на ухо. Сильный порыв ветра донес до него удар колокола, отбивавшего вторую четверть одиннадцатого. «Вперед, за дело!» — прозвучало рядом с ним. «За дело! — повторил Вильгельм вслух. — Это трусость и ребячество поворачивать с полпути; глупо отказываться от задуманного, если на карту уже поставлена судьба из-за меньшего. Надо довести дело до конца».
Широкими шагами он пошел вперед. Ветер снова заволок рваными тучами луну, и Вильгельм вступил в густую темноту леса.
Вот и перекресток дорог. Магический круг был проведен, по его краям разложены черепа и кости. Луна еще глубже погрузилась в тучи, и лишь тусклые угли, раздуваемые резкими порывами ветра, бросали в ночь слабый красноватый отсвет. Вдали на колокольне пробило третью четверть. Вильгельм положил на угли разливочный ковш и бросил в него свинец вместе с тремя пулями, попавшими в свое время в цель; он помнил об этом обычае вольных стрелков со времен своего ученичества. Начался дождь. Иногда на свет вылетали ослепленные им совы, летучие мыши и прочая ночная живность. Они слетали с ветвей деревьев, усаживались у магического круга и, казалось, глухо кряхтя, вели непонятные разговоры с черепами. Их число увеличивалось, стали появляться туманные фигуры, похожие то на людей, то на зверей. Ветер играл их зыбкими призрачными телами, как расстилавшимся вечерним туманом. Только одна фигура стояла, словно тень, на месте недалеко от круга и неподвижным скорбным взглядом глядела на Вильгельма. Иногда она горестно поднимала руки и, казалось, вздыхала; тогда угли начинали тускнеть, но серая сова взмахивала крыльями и снова раздувала огонь. Вильгельм отвернулся, потому что ему почудилось, что у этой мрачной фигуры было лицо его покойной матери, смотревшей на него со скорбной печалью.
Колокол пробил одиннадцать. Белая фигура со вздохом исчезла. Совы и кваквы взлетели вверх, черепа и кости застучали под их крыльями. Вильгельм наклонился над своим угольным очагом — он стал заливать расплавленный металл, и с последним ударом колокола из формы выпала первая пуля.
Совы и черепа с костями угомонились. Но вот на дороге показалась древняя сгорбленная старуха и стала приближаться к магическому кругу. Она со всех сторон была обвешана деревянными ложками, половниками и другой кухонной утварью и во время ходьбы производила страшный шум. Совы с уханьем летели ей навстречу, задевая ее крыльями. У магического круга старуха наклонилась над костями и черепами, но из углей на нее посыпались искры, и она отдернула свои костлявые руки. Тогда она принялась ходить вдоль круга и, ухмыляясь, предлагать Вильгельму свой товар.
— Дай мне этих косточек, а я тебе дам ложечек! — гортанным голосом кричала она ему. — Дай мне эти черепа! К чему тебе этот хлам? Что тебе от всего этого проку, все равно никуда не денешься. Иди в свадебный хоровод, дорогой мой женишок!
Вильгельма охватил ужас, но он взял себя в руки и стал работать еще быстрее. Самое страшное, что старуха была ему знакома. Эту помешанную нищенку раньше можно было довольно часто встретить в подобном одеянии в окрестностях, пока она наконец не попала под надежную опеку в сумасшедший дом. Вильгельм не знал, реальность ли то, что он видел, или призрак. Через некоторое время старуха рассерженно сбросила с себя запас кухонной утвари.
— Возьми это себе, покути последний раз холостяком! Свадебное ложе уже готово! Завтра, когда стемнеет, ты будешь повенчан со мной. Приходи скорей, мой любимый! — и она медленно засеменила в лес.
Вдруг послышался шум, похожий на стук колес и щелканье кнута. Показался запряженный шестеркой лошадей экипаж в сопровождении всадников.
— Что это здесь на дороге? — закричал передний из них. — Посторонись!
Оторвавшись от работы, Вильгельм поднял голову: из-под копыт лошадей вылетали искры, а колеса экипажа светились, словно покрытые фосфором.
