– Точно по шее дам! – Вид у Марии был суровый. – Я не инвалид, чтобы надо мной прикалываться.
– Да я даже и не… – растерялся Рино, на всякий случай делая шаг назад. – Да я и вообще забыл о том кривоноге!
Маша доковыляла до скамейки с наполовину отодранной верхней декоративной планкой, села и… пустила слезу.
– А я не забыла! Вот! – Она вытерла глаза рукавом. – Мне его жалко! Вот!
Рино сделал еще полшага назад.
– И Майкла жалко! И Варю Воронину! И Дюшку! И всех! Всех! – Она перевела дух и тихо дополнила список: – И тебя… тебя тоже…
– Маш, ты… Ты это… Ты, случайно, ягод не ела?
– Каких ягод?
– Ну тех, от которых чокнутыми становятся. Которые кротик слопал.
– Не ела. – Маша вытерла рукавом нос и вздохнула. – Мне просто так жалко… Вдруг… Всех, но особенно того инвалида, у которого ноги колесом были и костыли даже колесом.
Рино сообразил, что Маше неоткуда было взять ягод, она же впервые вышла из дому, осмелел, подсел на скамейку.
– А ты, что ли, жалеть умеешь? С детства? Это круто.
Но Маша отрицательно покачала головой. Оказалось, она раньше не умела жалеть, только знала, что это такое – из сказок. Но думала, что «жалеть» в природе не существует, так же как не существует волшебных полочек, шапок-победимок и прочих чудес. Рино выслушал Машино пространное описание своих внезапных чувств к убогому садовнику и осторожно заметил:
– Кажется, я тебя понимаю.
– Да?
– Д-д-да. Наверное, мне его тоже жалко. Инвалида. Но остальных – остальных не уверен.
– С ума сойти!
– Только я одного не понимаю. У тебя это, допустим, последствия тех ягод. Но я-то ягоды не ел! Даже не пробовал.
Некоторое время они сидели молча. Пытались осмыслить происходящее. Так и не осмыслили.
– Может, тут еще в другой еде яд есть, – предположила Маша. – Но не можем же мы перестать есть!
– А может, он даже в воздухе! – сказал Рино. – Не можем же мы перестать дышать!
Они дружно решили дышать и есть и отправились наконец гулять по городу.
Город был каменный. Дом, который стал их убежищем, был построен в верхней части, на сбегающей с холма небольшой улочке. Улочка была кривая, буквой «С», оканчивалась тремя полукруглыми ступеньками, выдолбленными, кажется, прямо в скале. Некоторые дома, расположенные по разным сторонам улицы, соединяли арки. Почти все – из камня, только некоторые детали – из металла или отполированного дерева. И еще много растений с молодой нежной зеленью. Что-то только собиралось цвести, что-то раннее уже отцветало.
Они добрались до следующей улицы, чуть более широкой.
– С ума сойти, какая красота! – не переставала восхищаться Маша. – Мне когда-то попалось такое, в старой детской книжке-картинке, а потом снилось много раз. Только в снах не так обалденно было. Смотри, смотри! Что это?
Она указала на витрину. Это не была витрина в привычном для нас (землян-12) понимании этого слова. Просто часть стены рядом с дверью под вывеской была сделана из кусочков разноцветных стекол. Стекла соединялись не встык, не как в витражах, они наползали краями друг на друга, оплавленные края щетинились и «бутонились», как сказала Маша, рассмотрев витрину поближе. Рино только фыркнул.
– Как ты думаешь, там что?
– Не знаю, эта дверь закрыта, я по этой улице ходил уже, пока искал аптеку, а потом еду. Тут почти все двери закрыты, никуда не войти.
Маша подергала ручку и убедилась в том, что Слунс прав.
– Жалко, – сказала она. – Мне кажется, там должно быть что-то особенно прекрасное!
– Два трупа! – выпалил Рино.
– А почему два?
– Ну… Как мы с тобой.
– В смысле?
– Да я подумал… Если это шоу, вдруг оно как раз и заключается в том, что на эти острова попадают по двое, живут-живут, а потом погибают и…
– Тьфу, дурак, все испортил!
– Что испортил?
– Приключение испортил! Тут так романтично, так… так… – Маша не могла подобрать слов, – а ты…
Рино безразлично пожал плечами. Просто таинственный заброшенный город, в котором за закрытыми дверями не предполагается никаких трупов, – это было не для него.
