на правах случайного – у нее в ту пору других не водилось – хахаля Нины, а в итоге задержался на много лет; так и живут до сих пор вместе, летом катаются на роликах, как подростки, зимой купаются в проруби, ходят в горы и ездят с палаткой в лес, а в прошлом году Мэй подарила им путешествие в Гималаи, мечтают теперь повторить. Удивительно дружная вышла пара, но в ту пору никто и помыслить не мог о подобном исходе, кроме Мэй. Она-то, впервые увидев Борьматвеича, крепко обхватила его огромную ногу и сказала: «Ты самый хороший!» – чем поразила в самое сердце не только его, но и собственную мать, которая к тому моменту начала опасаться, что у дочки имеется изъян похуже, чем шокирующая всех вокруг шоколадная кожа – полная неспособность любить или хотя бы просто замечать других людей. Однако с появлением Борьматвеича выяснилось, что Мэй просто была чрезвычайно требовательна и строга в выборе симпатий. Такой, собственно, и осталась. А как еще?
А в ту пору Борьматвеич был совершенно сражен и ответил Мэй полной взаимностью. И дело, конечно, не только в том, что стал заходить все чаще, приносить в подарок игрушки и покупать мороженое. Главное, он разговаривал с Мэй, как со взрослой, серьезно отвечал на бесчисленные вопросы, охотно учил новым играм – и уж тут повезло всем троим. Например, нарды они именно тогда и освоили всей компанией, и «морской бой», на который извели тонну тетрадок в клеточку, и даже покер – правда, не карточный, а с кубиками, но тоже неплохо. А самой любимой стала почему-то игра «уголки» – шашками на шахматной доске; кстати, никогда с тех пор не встречал людей, которые бы ее знали. И Марик часто досадовал после того, как разъехались по разным городам, что больше не с кем всласть поиграть.
А еще Борьматвеич учил их драться. Повозившись какое-то время с дружной троицей, сказал: «Хорошие вы ребята, но в школе вам придется нелегко, всем троим, хоть и по разным причинам. Надо бы заранее подготовиться». Конечно, был совершенно прав – теперь-то, задним числом, это ясно. А тогда совместные походы в спортзал, прыжки и кувырки в нарядных, на скорую руку сшитых мамами кимоно, – это было просто ужасно весело и интересно. Хоть и трудно, конечно, иногда – больно, изредка – невыносимо, до слез. Но – интересно. В детстве это единственный неотразимый аргумент.
Вот именно тогда, на одном из первых уроков, Борьматвеич заговорил о людях, которые, испугавшись делают шаг вперед или назад – инстинктивно, так уж они устроены. И надо не думать о том, кто лучше, а просто понять, каков ты есть, и учитывать эту свою особенность, так будет проще выбрать тактику боя и даже стратегию собственной жизни; впрочем, это слишком сложно даже для взрослых. Простите, граждане дети, опять меня занесло.
Но они, кстати, все равно его поняли. Поскольку то, что слишком сложно для взрослых, для детей иногда – в самый раз.
Сказал, доставая новую сигарету:
– Меня до сих пор выручало, что я уродился довольно храбрым, а то бы только и делал, что пятился, весь мир, небось, задом наперед успел бы уже обойти. А тут – о да, действительно стало страшно. Очень боялся, что ты не захочешь со мной дружить.
– Совсем потому что дурак, – проворчала Мэй, сердито отмахиваясь от облака дыма. – И я у нас примерно такая же дура, счет ноль-ноль, начинаем новую партию, и это гораздо лучше, чем ничего.
Опустил голову на ее руки, сложенные на столе. Прошептал:
– Я бы так хотел жить с тобой в одном городе, Майкин. Дураки мы не столько сейчас, сколько были, когда разбежались в разные стороны после… Ладно, неважно.
– Конечно неважно, – невозмутимо подтвердила Мэй. – Я тоже помню, после чего. А ты правда готов все бросить и переехать, к примеру, в Ванкувер?
– Да, нет, не знаю. Каждый ответ по отдельности ложь, правдой они могут быть только в сумме.
– Но в сумме они – вообще не ответ.
– Тоже верно. Ну, скажем так: мне все равно, в каком городе жить или почти все равно. А с другой стороны, кому я нужен в этой вашей Канаде со своими мультфильмами и без денег, которые могу заработать, сидя в Москве? А с третьей, рисовальщик вроде меня, наверное, везде приживется, просто надо оторвать задницу от прилипшего к ней образа жизни и оглядеться по сторонам. Но самое главное, Майкин, что все эти рассуждения становятся лишними на фоне простого вопроса: чего хочешь ты?
– Не знаю, – вздохнула Мэй. – Тут нужно крепко подумать. Или вовсе не думать, а просто бросить монетку? Отличная мысль. Я уже, считай, начала ее подкидывать. По крайней мере, прилетела сюда почти без вещей, словно бы на полдня. Но при этом без обратного билета, заранее договорившись об отпуске, потому что, будем честны, просто не знала, куда меня потом понесет. И до сих пор не знаю.
Присвистнул:
– Ого! Может быть, для начала просто ко мне в гости?
– Да, такой вариант лежит на поверхности. Даже «спасибо» за приглашение можно не говорить, оно само собой разумеется, нельзя было не озвучить вслух, и мы оба это хорошо понимаем. Но как тебе другой вариант, еще более очевидный?..
– Стоп. Я понял. Можешь не продолжать.
Почему-то очень не хотел, чтобы Мэй произносила вслух: «Полетим в Одессу, а там сядем на электричку…» – после этого станет некуда отступать. При том, что отступать, собственно, не собирался – вот ведь парадокс.
В Одессу они впервые попали еще подростками, Мишке и Мэй было по четырнадцать лет, а Марику, соответственно, тринадцать. Его мать в тот год почти безвылазно сидела со своей съемочной группой на Одесской киностудии и решила на лето забрать к себе сына, чего
