восхищался – ну, знаешь, как некоторые мальчишки восхищаются старшими братьями? И ужасно хотел быть в твоих глазах таким же, каким казался ему ты: сильным, храбрым, совершенно неотразимым. Таким, понимаешь, сверхчеловеком, которому плевать на все, кроме самого-самого главного. И уж это самое главное у него не отнимешь, потому что оно – чистый свет. И по сравнению с ним все остальное не имеет значения.
Сказал растерянно:
– Но таким был он сам, а не я. Куда мне!
И осекся, почувствовав, как по щеке катится очень горячая, постыдно мокрая капля. Самая настоящая слеза, ничего не попишешь, придется признать: я все-таки реву, как дурак. Что, честно говоря, даже к лучшему, сколько можно терпеть.
– Значит, у нашего Марко все получилось, – примирительно сказала Мэй. – Он и правда казался тебе ровно таким, как хотел. Я всегда говорила ему, что это ужасная дурость, но теперь все равно очень рада. Одной победой, стало быть, больше. И если продолжать придерживаться версии о бессмертии душ – а в рамках иной парадигмы лично я сейчас просто не выживу – наши аплодисменты ему совсем не повредят.
И действительно несколько раз хлопнула в ладоши, молитвенно воздев к небу темное, сияющее лицо.
Буркнул сердито:
– Хрен ему, а не аплодисменты. Хватит с него и того, что довел меня все-таки до слез. Сверхчеловека-то, заплевавшего все вокруг, кроме чистого света! Не каждому такое по силам.
– Не каждому, – серьезно согласилась Мэй. – Наш Марочкин – молодчина. Великий мастер доведения до ручки старых друзей, уникальный талант. И, кстати, вот ресторан, о котором я говорила. Стоит где стоял, и даже название прежнее. Не ожидала! Будем надеяться, старый шеф-повар тоже на месте, здоров и благополучен, тогда мы можем рассчитывать на лучший в мире стейк, нежный, как вожделение, влажный, как страсть, кровавый, как сама жизнь, по цене, умеренной, как нравы местной мелкой буржуазии. То есть почти никакой.
Невольно усмехнулся:
– Всегда говорил: хочешь пробудить в Мэй поэта, просто дождись, пока проголодается, а потом покажи ей кусок мяса. Слушай, что она скажет, чавкая и урча, а потом представь, что все это было, к примеру, о Боге. И записывай скорописью, быстро-быстро, пока не забыл.
– Отличный метод, – согласилась Мэй. – На таких условиях я согласна быть поэтом практически круглосуточно. Даже с работы готова уйти, чтобы не отвлекаться на пустяки – при условии, что мясо будет за счет клуба любителей духовной поэзии.
– Это справедливо.
Так заболтались, стоя на пороге, что не заметили приближающегося неприятеля, твердо намеренного сокрушить их стройные ряды. Неприятеля можно было понять: так загородили проход, что даже призраку не протиснуться. А уж живому человеку из плоти и крови – подавно.
– И снова простите мою неловкость, – ласково сказал неприятель, вернее неприятельница, приобняв за плечи обоих друзей и раздвинув их легко, как гардины. Вышла на улицу и направилась к темно-синему автомобилю, ожидавшему ее на углу. Полы распахнутого белого пальто трепетали на ветру, как победоносное знамя.
Хотел вежливо ответить: «Ну что вы, на этот раз вина целиком наша», – или еще что-нибудь в таком роде. Но не смог произнести ни слова. Стоял и смотрел вслед красивой госпоже консулу, думал: «Боже мой, это который уже раз мы случайно столкнулись? Четвертый? Нет, пятый. Уже почти анекдот»
– Господи, какая невероятная женщина, – выдохнула Мэй. – Просто невозможно красивая. Слишком. Таких не бывает. Человеческая плоть, при всем уважении, просто не тот материал, из которого можно лепить подобные штуки… Погоди, а ты с ней, выходит, знаком? Она сказала «снова простите» и обращалась явно к тебе.
– Не знаком, к сожалению. Просто встречаю ее весь день абсолютно везде, начиная с кафе, где мы поутру говорили с Марьяной. Марьяна, кстати, утверждает, что эта женщина – консул какой-то неведомой страны. То есть со страной все наверняка в полном порядке, просто Марьяна до сих пор не прочитала табличку у входа в консульство, хотя ходит мимо каждый день – оно где-то в том районе, возле ее новой квартиры. И, между прочим, в «Black Magic Caffee», где наша красотка в белом пальто при мне покупала конфеты, тоже знают, что она консул. И тоже не в курсе, какой страны… Слушай, а кстати, на каком языке она говорила? Ты разобрала? У меня на этом месте весь день происходит короткое замыкание: смысл ее слов вроде бы понимаю, а язык определить не могу.
– Погоди, – удивилась Мэй, – а разве не просто по-русски?
– Да вроде бы, нет. Или… А знаешь, может, ты и права. Но откуда иностранный консул в Латвии знает русский язык? Ей, по идее, было положено вызубрить латышский.
– Ну мало ли. Бывают всякие полиглоты. Особенно среди ангелов, на которых твоя новая подружка похожа куда больше, чем на нормального человеческого человека. Что, впрочем, ей только в плюс… Пошли лучше жрать, сколько можно торчать на пороге? На нас уже смотрят с некоторым недоумением, и этих добрых людей можно понять. Еще немного, и нам попросту наваляют за то, что устроили тут сквозняк.
Позже, уже за столом, разрезая стейк, вспомнил:
– А, вот же. Марьяна еще говорила про флаг…
