друг имел дурную привычку сбрасывать меня с крыши по всякому ничтожному поводу, но все однажды случается в первый раз. Так что некоторая предусмотрительность не повредит.
– И сорок семь прошений о пересмотре заключений комиссии по выдаче лицензий на магическую деятельность лежат на моем столе еще со вчерашнего вечера, – тоном смертника, диктующего свое последнее письмо потомкам, добавил Шурф. – А я в это время…
Он умолк, явно пытаясь подобрать более-менее пристойный аналог выражения «маюсь херней».
– А ты в это время сидишь на крыше, – подсказал я. – И собираешься пить непостижимый мистический чай, который зловещий я вот-вот, буквально с минуты на минуту достану для тебя из таинственной Щели между Мирами. Это только на первый взгляд кажется легкомысленным времяпрепровождением, а на самом деле гораздо важней всех прочих твоих занятий. У каждого Великого Магистра должны быть неизрекаемые тайны, способные ужаснуть непосвященных, иначе какой он, к лешему, Великий Магистр. Я решил, что внезапный побег ко мне на крышу в разгар рабочего дня – вполне себе неизрекаемая тайна. Особенно в сочетании с тонизирующими напитками из иных миров. Для начала точно сойдет. А потом придумаем что-нибудь покруче.
Сэр Шурф посмотрел на меня с некоторым интересом. Такая постановка вопроса явно не приходила ему в голову.
Я спрятал руку под полой лоохи и достал из Щели между Мирами сперва старый зонт – просто для смеху, как в старые добрые времена, когда только начал осваивать этот полезный магический трюк, – потом какой-то неизвестный мне роман в бумажной обложке, специально чтобы порадовать Шурфа, который за любую книжку из другой реальности душу продаст, и, наконец, обещанную кружку чая. И кофе для себя. Гулять так гулять.
– Гламитариунмайоха! – сказал я, поднимая свою чашку, как бокал с вином.
Друг мой укоризненно покачал головой. Однако чай он пил с нескрываемым удовольствием, а книгу прижимал к сердцу столь страстно, словно в ней содержался какой-нибудь тайный рецепт беспредельного счастья. Впрочем, в его случае счастье – это сама книга, пока они вместе, никакие дополнительные рецепты не нужны.
– Все-таки не могу поверить, что ты позвал меня только затем, чтобы продемонстрировать выученное слово, – наконец сказал он. – Как-то это слишком. Даже для тебя.
– Во-первых, не слишком, а в самый раз. А во-вторых, победа над гламитариунмайохой – достойный повод напоить тебя чаем.
– Подозреваю, что дело не в слове, а именно в чае. Точнее, в том, что ты считаешь, будто мне надо время от времени делать перерывы в работе. Не то чтобы я был принципиально не согласен с твоей позицией. Будь моя воля, жизнь надолго превратилась бы в один бесконечный перерыв. Просто я пока не могу позволить себе такую роскошь.
– Совершенно верно, не можешь. Поэтому мне приходится выманивать тебя хитростью. Если, конечно, этот жалкий лепет про «срочное дело» можно считать хитростью. Хорошо, что тебе пока хватает здравого смысла вести себя так, будто ты мне веришь. Все-таки инстинкт самосохранения – великое дело. Хвала Магистрам, он у тебя есть.
– Не преувеличивай, – отмахнулся Шурф. – О самосохранении речи пока нет. Я достаточно вынослив.
– Надеюсь, что так. А все-таки валять балду хотя бы полчаса в день – хорошая, полезная магическая практика. Особенно если проделывать это на моей крыше. Тем более, весной. От такого безответственного поведения наше существование прирастает смыслами со скоростью дюжина смыслов в минуту. Или вообще сто. Кто ж их станет считать, когда вокруг такое творится. Вся эта дурацкая прекрасная жизнь.
Для убедительности я воздел руки к небу, по которому стремительно неслись прозрачные сизые облака, неумело прикидывающиеся хмурыми тучами. Но меня не проведешь. Я точно знаю, что весной на небе бывают только облака.
– Конечно, ты прав, – неожиданно легко согласился мой друг. – И вот чему мне следовало бы у тебя поучиться.
– Быть правым? – рассмеялся я. – С этим ты и сам неплохо справляешься.
Но Шурф остался серьезным.
– Любить жизнь. Не отдельные ее составляющие, что легко удается многим, включая меня, а весь процесс, целиком.
– Это, кстати, только здесь стало так, – сказал я. – После того, как я попал в Ехо. Теперь, задним числом, понимаю, что раньше вообще не умел любить. Только увлекаться и привязываться, надолго или нет – это уж как повезет. А этот город разбудил мое сердце. Или даже не разбудил, а развязал, как будто оно было перекручено узлом, а здесь вдруг вернулось в нормальное состояние. Не знаю, как еще описать. Но после того, как я оказался в Ехо, мне стало легко любить – все, что под руку подвернется. Например, жизнь. И весь Мир, который великодушно разрешил мне быть его фрагментом. Из меня получился очень счастливый фрагмент. Несмотря ни на что. И кстати, когда я в очередной раз притащусь к тебе с жалобами на тяготы существования, напомни мне этот разговор. В минуту слабости бывает очень полезно вспомнить, как в действительности обстоят дела.
– Договорились, – кивнул мой друг. – Напомню. А теперь придется тебе все-таки меня отпустить.
– Жалоба на тяготы существования номер один, считай, уже готова, – ухмыльнулся я. – Но что с тобой делать, иди. Тем более, у меня тоже дела. Не знаю, какие именно, но совершенно уверен: стоит мне спуститься с этой крыши на грешную землю, и они тут же обнаружатся. Кстати, это была жалоба на тяготы существования номер два. Ты уже готов рыдать от сострадания? Как – нет?!
Не то чтобы меня и правда пугали гипотетические грядущие дела. Скорей уж, перспектива полного их отсутствия. Впрочем, и она не особо
