тумана проступила статуя, стоявшая перед главным входом в манеж. Голову и руки Паладина замело снегом, лежавшим, словно сахарная пудра на торте. Он укрыл лицо капюшоном своей новой темно-синей парки так, что остались видны только глаза.
Он догадался, где находится скрытая камера, с помощью которой за ним наблюдали, чтобы убедиться, что он явился один. Скорее всего, где-то должен был находиться и динамик, чтобы Паладин дал ему новую подсказку, благодаря которой он войдет внутрь манежа. Ну, а там, само собой, для него приготовили ловушку.
Он подошел ближе к величественной бронзовой статуе. Холодные глаза смотрели мимо него. А между глазами, чуть выше края бронзовой маски он разглядел крошечный, размером с пуговицу, объектив. Он помахал рукой. Помахал еще раз.
– Ты один, – прозвучал тот же низкий, электронно-искаженный голос, который слышал на видеосообщении.
При том, что под маской был спрятан и динамик, создавалось почти полное впечатление, будто статуя говорит.
Он кивнул.
– И ты пришел вовремя, – сказал Паладин.
Он указал на наручные часы и поднял вверх два больших пальца.
– Что теперь? – спросил он.
– Как я и говорил: если хочешь найти меня… загляни мне за спину.
Позади статуи были хорошо видны открытые настежь двери Амбара. Пригнув голову, он направился к входу. Он сунул руку в карман парки и нажал кнопку на панели рации.
– Чак Норрис – Базе, – негромко выговорил он. – Они купились. Иду за сеном в Амбар. Вхожу. Конец связи.
Если бы он оглянулся, он бы заметил черную канистру из углеродистого волокна, размером с термос, прикрепленную к отверстию в каблуке правого сапога статуи. И он бы увидел, что голова статуи с противным скрежетом – будто кто-то провел ногтями по школьной доске – повернулась вслед за ним.
Аджай на полной скорости промчался по конюшням и выбежал на круг для выездки, где обнаружил Элизу. Она была здесь совсем одна. Сидя верхом на вороном жеребце, она отрабатывала дистанцию конкура. Аджай помахал ей рукой, и когда он за минуту, сбивчивой скороговоркой попытался объяснить ей, что случилось, куда они должны идти и как быстро они туда должны добраться, Элиза подняла руку. Аджай умолк. Элиза усадила его в седло позади себя.
– Я не очень-то люблю лошадей, – с опаской признался Аджай.
– Тебе же хуже, – сказала Элиза. – Держись.
Аджай обхватил руками талию Элизы (эта часть поездки его вполне устраивала), и она пришпорила коня и пустила галопом. Они перескочили через ограду ринга, пронеслись по конюшне и вылетели на снежное поле.
Аджай услышал, как из динамика рации, упрятанной в карман, донесся голос, сопровождаемый трескучими помехами, но он был слишком занят тем, чтобы удержаться на коне, поэтому рацию из кармана не достал.
Тускло-серый, сумеречный свет проникал сквозь забранные деревянными переплетами световые окна в крыше манежа. Потолочные прожекторы были отключены, а трибуны стояли вдоль стен и окружали тренировочные площадки со всех сторон. Он прошел между двумя трибунами, пересек овал беговой дорожки и вышел на поле, покрытое искусственным дерном. «Рыцари» появились, когда он еще не дошел до середины поля. Они вышли со всех сторон, из проходов между трибунами.
Их было шестеро. Все в черных трикотажных спортивных костюмах и масках из сундука, спрятанного в подвальной раздевалке: Паяц, Дьявол, Лис, Конь, Клыкастый Вепрь, Ухмыляющаяся Тыква.
Чтобы выиграть время, он пошел медленнее. Люди в масках окружили его. В руках они держали черные полицейские дубинки из прочного стального сплава, с прорезиненными рукоятками.
Он сунул руку в правый карман куртки и продел пальцы в кольца голубого кастета – изобретения Аджая. В левой руке он сжал рукоятку скакалки, которая, свернутая в моток, лежала у него в левом кармане вместе с рацией.
Как только шестеро ряженых пересекли беговую дорожку, включился один из прожекторов, и за смыкающимся кругом появился замаскированный Паладин.
– На этот раз с тобой нет твоего телохранителя, Вест, – произнес Паладин искаженным, противным голосом.
Рация в левом кармане куртки издала негромкий треск. Это был Уилл.
– База – Чаку. Я на месте. Двое в масках у двери. Вперед, дружище.
– Ошибаешься, сопляк, – сказал Ник Паладину. – Тут я, тут.
Ник опустил капюшон и сбросил с плеч темно-синюю парку Уилла. Он поднял правую руку, сверкнул кастетом и принял оборонительную стойку – настороже, наготове. Медленно поворачиваясь на месте, он встретился взглядом с каждым из «Рыцарей». При этом он угрожающе вертел по кругу скакалку, щелкая ею, как хлыстом.
