– Мистер Вест!
Профессор Сангрен, стоявший у кафедры и укладывавший в портфель свои вещи, поманил Уилла к себе.
– Поговорим потом, – сказала Брук и на прощанье сжала руку Уилла. – Иди.
Уилл подошел к Сангрену и только теперь понял, что ростом он намного выше своего педагога.
– Я тебя сегодня напугал, – сказал Сангрен.
– Это ничего, сэр.
– Я не прошу прощения. Таково и было мое намерение. – Сангрен посмотрел на Уилла со снисходительной улыбкой. – Нам нужно в самое ближайшее время определить, место ли здесь для вас. Это удается немногим, и стыдиться этого не нужно, но это будет испытание огнем. Уложи это себе в голову: Центр – меритократия, а не благотворительный детский садик.
Уилл снова почувствовал, что закипает, и с большим трудом сдержал гнев.
– Ты понимаешь, что поставлено на карту? Мы пребываем в состоянии всемирной драки на ножах. Удастся ли Америке и западным демократиям остаться самой могущественной, изобретательной и новаторской силой в мире? Или мы красивым жестом попросим пройти вперед Китай и Индию и скажем: «Йо, мы вас попозже догоним!» Твоему поколению предстоит выиграть или проиграть эту битву. Либо вы будете умны и сильны настолько, чтобы лидировать на линиях фронтов, либо нет. Как учителя мы обязаны продемонстрировать вам жесткую реальность того, что ожидается и требуется от каждого учащегося. Тебе придется делать все возможное, чтобы выжить здесь, а это будет
Уилл заметил нечто особенное в глазах Сангрена. Левый зрачок у того был широким и абсолютно черным – словно в глаз капнули атропин. Из-за этой странной разницы создавалось ощущение, что на тебя одними и теми же глазами смотрят два разных человека.
Сангрен снова улыбнулся. Уиллу это не понравилось.
– Похоже, никто из наших мягкотелых стариков в администрации тебе это не объяснили так, как я.
– Столько слов мне не говорил никто.
– В таком случае, позволь мне стать первым, кто использует
Сангрен зашагал к выходу, на каждом шагу приподнимаясь на носках и насвистывая «Singing in the Rain»[20].
Уилл проводил его взглядом. Этот коротышка только что облил ледяной водой его чувство безопасности. А вдруг он
Уилл вышел в коридор. Уроков у него сегодня больше не было. Он чувствовал себя потерянным и отчасти беспомощным. Шел и не обращал внимания, куда идет. В глубине коридора он услышал звуки фортепиано. Кто-то мастерски играл классику. Затем к аккомпанементу присоединился голос – женский, поющий на иностранном языке. Кажется, на французском. Голос заставил Уилла остановиться и замереть. Он был сдержанным, но мощным и невероятно эмоциональным. Он определил, откуда доносится музыка, и приоткрыл дверь.
Посередине комнаты стоял рояль. За роялем сидела Элиза. Это она играла и пела. Когда Уилл вошел, она умолкла.
– Прости, – смутился он. – Продолжай, пожалуйста.
Элиза нахмурила брови.
– Ты раньше никогда не слыхал «Лакме»[21]?
– Я раньше никогда не слыхал ничего подобного.
– Ну и нечего так сходить с ума.
Она начала сначала и импровизацией перевела классическую фразу в легкий джаз.
– Где ты училась? – спросил Уилл, ошеломленный ее мастерством.
– Мой отец – первая скрипка. Мать когда-то с успехом пела в ночном клубе в Гонконге. Так что у меня, можно считать, не было выбора, понятно?
– Похоже, тебя это сердит.
– Если ты в нашем возрасте не сердит на своих родителей, – буркнула Элиза, – то у тебя в голове тарелка.
Она снова начала играть и превратила мелодию в поп, R&B и хип-хоп. Потрясающе.
– Тебе стоило бы сделать музыку профессией, – сказал Уилл. – Я серьезно. Прямо сейчас.
Элиза рассмеялась.
– И что потом? Всю жизнь давать уроки фортепиано каким-нибудь отпрыскам провинциальных семейств, которым медведь на ухо наступил? Ради того, чтобы субсидировать мою страсть? Нет уж, спасибочки.
– А какая у тебя страсть?
– Обычная, – ответила Элиза, пробегая пальцами в глиссандо вверх и вниз по клавиатуре. – Писать. Записываться. Править миром.
Она посмотрела на Уилла в упор широко раскрытыми всевидящими глазами, но этот раз Уилл не отвел взгляд и был поражен чувством, что он уже видел
