работает под началом у Санзо. Просто отлично.
– Нам бы поговорить с управляющим, – мягко сказал Чжаён. – Мы по делу, не волнуйтесь.
– От кого? – Она склонила голову набок.
Двадцать три года, какой-то кулинарный техникум за плечами, впрочем, очень славная. Ямато не наврал в описании.
– А передайте, что от Мидзуно.
Девчонка скрылась в подсобке, и я наконец заставила себя назвать ее по имени:
– Ирина, значит?
– Как видишь, – отозвался Чжаён недовольно.
Я огляделась и прислушалась к тревожно стучащему сердцу: да нет, не врут ощущения, стоящий на отшибе магазин, богатая отделка, съедят и еще недорого возьмут. Не надо тут находиться.
Дверь, завешенная гирляндами и непонятными символами, дрогнула, и нам явился никакой не паук, а красивый молодой парень. С виду и не скажешь, что тридцать два года. Каре, густые волосы, не прочесать, тревожная, но хорошая улыбка. Я пригляделась получше: тени в виде паука он тоже не отбрасывал. Наверное, стоило начинать пить какое-нибудь успокоительное.
Чжаён легонько погладил меня по руке, и я встрепенулась:
– Прошу прощения, мы от…
– Судья, – констатировал парень мелодично. – Я ждал тебя, знаешь ли. А что, корейцы теперь хорошо охраняют тело?
Я схватила дернувшегося было Чжаёна посильнее и ответила, не опуская глаз:
– Это не твое дело, кумо. Пойдем на улицу, поговорим.
– Идите, – сказал он.
– Нет, давай ты вперед, – бросил Чжаён, отодвигаясь к стенке и утягивая меня за собой.
Кумо пожал плечами и танцующей походкой прошел мимо. Наверное, изяществу способствовали восемь ног. На пороге он обернулся и позвал уже с сильным акцентом:
– Ира! Я скоро вернусь.
Предмет спора вынырнул из подсобки и радостно кивнул. Здесь понимать было нечего, только что язык от счастья не высунула.
Дождь на улице прекратился совсем. Кумо похлопал по карманам костюма, выудил сигареты и зажигалку. Видимо, начинался новый период некурения, потому что от вида пачки в тонких длинных пальцах меня даже передернуло.
– Что скажешь, судья? – спросил он, оборачиваясь ко мне.
– Я пока могу только спросить, – ответила я и наконец отцепилась от Чжаёна.
Понятно, в общем и целом, почему кумо подумал что-то не то.
– Мне нужна информация. Все, что ты можешь сказать по поводу. И давай без глупостей, я тебя очень прошу.
Он досадливо поморщился:
– Судья, извини, что я на тебя накинулся, виноват, но хватит меня уже величать «кумо». Имя есть. И беда тоже. Есть.
– Идет, Санзо, – сказала я со странным чувством. – Я Нина, и я решу дело честно.
– Хотелось бы. – Он бросил тоскливый взгляд куда-то поверх моего плеча.
В окно заглянул, должно быть.
– Объясни, пожалуйста, что случилось.
– Объясняю. – Санзо затянулся. – Прихожу домой, а у Иры на плече иероглиф подчинения. Все, хватит?
Я не стала сдерживаться и закатила глаза. Вообще получалось очень интересное кино: в роли судьи я была сама не своя, смелая и дерзкая, наглости вот тоже оказалось не занимать.
– Я слышала и Ямато, и Циньшаня. Можно мне что-нибудь, так сказать, личное?
– Личное? – сузил глаза он. – Ну вот, например, отошли куда-нибудь телохранителя, я тебе и личное скажу, и не личное…
– Да не телохранитель он, сколько можно. – Я начала раздражаться. – Сам не видишь, что хваран, или поиздеваться надо?
– Ого. Послушай, а ты ведь к нему ровно дышишь. Не пойму тогда, к кому неровно. К Ямато, что ли? Так и чувствую, как смущена твоя широкая русская душа. – Санзо неприятно рассмеялся.
Я толкнула Чжаёна в бок и пошла к машине:
– Придешь в чувство, позвони, найдешь контакт моей души через Ямато. А пока что…
– Да стой, судья. – Санзо отшвырнул сигарету. – Стой. Отпусти уважаемого хварана до машины, а сама погоди, я все расскажу.
Чжаён вопросительно на меня посмотрел, и я развела руками. Дверь хлопнула, я осталась с Санзо один на один. Улица почему-то пустовала.
– Слушай, судья, – сказал он. – Меня непросто полюбить, потому что люди тоже не дураки, они чувствуют то, от чего ты который раз брезгливо кривишь
