Ой горюшко девичье…
Алексей и не понял, какое впечатление произвел на юную Наталью.
Ну девушка. И что?
Таких в базарный день на пятачок — пучок. А потому он вернулся домой и улегся спать. И назавтра уже и не вспоминал об этой мелочи.
Наталье, конечно, досталось от Мэри Гамильтон за все хорошее, но сильно ее и не ругали.
Девица ведь!
А тут — царь! Еще бы она не сомлела! Посчитали, что это от впечатлений — и на том успокоились. Беспокойны были двое.
Сама Наталья, которая горела, то смеялась, то рыдала, дрожала — и сама не заметила, как по уши влюбилась в царевича.
И ничего удивительного в этом не было.
У любой, даже самой сильной и властной, жестокой и решительной женщины есть в глубине души воспоминания. И заглянув в них, она тихо скажет — вот тут я могла сломаться. Вот на этом парне…
Наталья не стала исключением. Любовь вспыхнула ярко и живо, пожирая все доводы рассудка, как деревянные здания столицы. Нет сомнений: если бы ей дали время, она бы перегорела, передумала, успокоилась — и спустя десять лет, став женой какого-нибудь боярина, вспоминала бы этот день с усмешкой.
Но жизнь славится своими злыми шуточками.
На третий день Алексей Алексеевич уехал обратно в Дьяково.
На пятый — царь пришел в гости к Матвееву и завел разговор.
Сначала — ни о чем. Потом — о Наталье.
— А кто, боярин, та милая девушка, которая нам прошлый раз вино подавала?
— То Наташа, Кириллы Нарышкина дочь. Взял к себе да воспитываю помаленьку.
— Отчего ж ты, боярин? Я чай, и отец ее не беден?
— Да у него еще семеро мал мала меньше, жена от них и никуда, а что девочке в деревне делать? Ей жениха присматривать нужно, государь. Не век же ей вековать! И так уж шестнадцать было, когда забрал!
— Неужто такая красивая девушка — и не сговорена? Быть не может!
— Ох, государь, красивая она, это есть, да приданого у девочки нет, а без денег — сам знаешь.
— А любовь? Неужто никто не люб ей? Быть такого не может!
— Откуда бы, государь? Да и какое у девки соображение? Это мне надо партию искать, а ее дело принять, что скажут. Но девочка она разумная, добрая, хорошей женой кому-то станет.
— Кому-то… Знаешь, боярин, сватом у тебя выступить хочу.
— Государь?
— Есть у меня на примете человек один. Богатый, не старый, правда, вдовец, да и дети у него есть, зато добрый, он и Наташу твою любит.
— Ох, государь! Ежели есть у тебя такой на примете — век благодарен буду за девку…
— Есть. Да только согласится ли невеста?
— Ее дело…
— Ему нужно, чтобы и она любила.
— Поговорю я с ней, государь. Скажи мне только, о ком ты речь ведешь? Кто счастливец тот?
— Сам я жениться хочу, Артамон.
Выражение «дубиной по головушке огрели» сюда подходило как нельзя более.
Именно как дубиной, именно по головушке… Матвеев просто сидел и глазами хлопал минут пять. Зато потом не сплоховал.
Упал на колени, взвыл от радости и принялся царю руки целовать — чуть все камни в перстнях не обгрыз, а уж обслюнявил… С чувством лобызал, от всей широкой души!
Еще бы, такие перспективы!
Да боярин за них голым бы разделся, медом обмазался и на столб влез, а тут все просто так предлагают! Просто потому что Наташка царю приглянулась!
Но это у государя всякие доводы вроде люблю, ценю, жениться хочу, а у Артамона другие колесики прощелкивают.
Он окажется еще более приближен к трону.
Наталья ему благодарна будет.
Лет пять, а то и поболее, его власть будет не меньше царской.
