— Ноэль, миледи!
Я переварила ее ответ, затем осторожно спросила:
— А меня как зовут?
Ноэль снова уставилась на меня недоуменным и уже явно обеспокоенным взглядом.
— Вы урожденная леди Сафира Дернейская.
Ответ показался мне равносильным удару лопатой по лбу. Показалось, даже искры из глаз посыпались, а в голове тут же набатом зазвучал голосок несчастной девочки: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу!»
Мой же голос прозвучал хрипло и чуждо:
— А сколько мне лет, Ноэль?
— Двадцать, миледи! Вы старше меня на четыре года! — ответила она и опять замолчала в напряженном ожидании.
Снова мысленный стон: «Я старше! Я старше некоей Сафиры на шесть лет и на десять — этой девушки, представившейся Ноэль». Красивое имя, переводится как «рождество» и означает предрасположенность к жизни подвижника. Что ж, имя очень подходит заботливой голубоглазой юной сиделке.
— А где мы находимся? — спросила безнадежно, уже догадываясь, что не зря я летала в темноте и стремилась в разрывы. У меня, той, крыльев не было, а это значит…
— Обитель Святой Матены, миледи, расположена на людских землях и ровно посередине между вашими землями и Темных.
Привычным жестом, как делала еще в прежней жизни, потерла переносицу, затем устало посмотрела на девушку и спросила, как в пропасть прыгнула:
— А как называется это место вообще… хм-м… весь мир?
Ноэль смотрела на меня, широко распахнув глаза, свет от свечи вспыхнул чуть сильнее, и зрачки резко вытянулись в струнку. Не привиделось! Это не человеческие глаза! Поэтому я приготовилась услышать дальнейшее без истерики.
— Эсфадос, миледи! Вы не помните?
По телу разлилась жуткая слабость. Вот и все! Не секта, не у черта на куличках, просто — другой мир. Или не просто… Совсем-совсем не просто! Прикрыла глаза, словно, если не буду видеть, станет легче, снова ущипнула себя в надежде наконец очнуться от этого сумасшествия, но запахи, звуки, а главное — боль, тупая и немилосердная, по-прежнему были со мной. И исчезать, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, черт возьми, не собирались. Более того, похоже, с каждой прожитой в новом теле минутой, с каждой ложкой еды, настоев, обычной воды я ощущала, как становлюсь крепче, живее, что ли. Отвергать новую реальность уже неразумно. Правда, примириться с ней только в книжках несложно, а в жизни…
— Ноэль, а ты кто для меня?
Девушка молчала. Я открыла глаза и посмотрела на нее: напугана, сильно расстроена, и в глазах плещется горечь. Вздохнув, она ответила:
— Я тоже драка, ваша троюродная кузина Ноэль Лояну. Попала в ваш дом в шесть лет. Моих родителей убили разбойники, а поместье по закону отошло дальнему родственнику отца. Меня же отослали к вам. Больше у меня никого нет… Теперь я ваша горничная, миледи.
Мне стало невыносимо, до стона жаль ее и себя тоже. Особенно в свете доставшихся мне вместе с телом Сафиры тяжких воспоминаний.
— Ноэль, я ничего не помню из прошлой жизни. — Мое признание кузина встретила пораженным взглядом, и я поспешила успокоить ее: — Нет, не бойся, все не настолько плохо. Конечно, какие-то воспоминания остались, но разрозненные, хаотичные, словно воспоминания чужого чел… существа. — Я запнулась — из слов девушки и воспоминаний выходило, что не стоит путать нас с людьми. — Поэтому прошу тебя о помощи. Мы начнем наше знакомство заново, как с чистого листа, и ты будешь мне все подробно рассказывать. О людях, о драках, о моей семье и вообще об Эсфадосе. Согласна?
Девушка зачарованно слушала меня. Когда я, безмерно устав, закончила «признания», она быстро кивнула. Я же глухо попросила:
— Ноэль, я хочу, чтобы ты знала. Прежней я никогда не стану, и, если ты любила меня ранее, я…
Она передернулась, услышав «любила», невольно подсказав мне, что наши с ней прежние отношения были далеки от дружеских. Ноэль заметила, что от меня не укрылся ее жест, и испуганно посмотрела, уже открыв рот, чтобы извиниться, по-видимому.
Но я опередила ее:
— С чистого листа, сестра! Я понимаю, насколько нам будет сложно, особенно тебе. Для меня очень важно и необходимо расположение кого-то близкого и верного, кто будет рядом. А главное — честного! Я заранее прошу тебя: пообещай быть со мной предельно откровенной и честной!
Ноэль молчала, пытливо всматриваясь в мое лицо. В ее глазах загорелось что-то новое… Недоверчивая надежда, возможно. Она медленно, уверенно кивнула, а я спросила:
— Скажи, что самое светлое и дорогое было в твоей жизни? Чем ты дорожишь больше всего?
Голубые глаза подернулись дымкой тоски и печали. Она хрипло ответила:
— Мои родители. Память о них — единственное, что мне осталось.
Было неловко идти на этот шаг, но я настойчиво попросила:
