существовала, оставаясь скрытой от моих глаз. Не следует искать в этом какую-то особую тайну; хорошенько подумав, я наверняка сумел бы отыскать дюжину объективных причин такого явления.
Когда своим чередом пришел восемнадцатый час пути, мы приблизились к великим горам, и, не опасаясь падающего огня, я принялся искать убежище для сна и нашел пещеру в боку великой скалы, уютную и сухую; вход в нее располагался футах в двадцати над землей. Внимательно осмотрев ее, я помог подняться Наани, которая занялась таблетками и водой, а я тем временем, как обычно, принес снизу внушительный камень, чтобы поставить его при входе.
За едой Наани все смотрела на огненные горы.
А я рассказывал ей о своем путешествии; о том, как проходил мимо этих пылающих гор, словно колоссальные факелы освещавших мой путь в новом и незнакомом краю.
Наани все еще молчала, но дважды или трижды посмотрела на меня с теплотой и любовью, немедленно пряча глаза, когда замечала на себе мой взгляд.
Потом Дева расстелила для нас плащ, а я тем временем пытался заметить поблизости что-нибудь живое и опасное, кого-нибудь из Горбатых в особенности; впрочем, ничто не могло вселить в меня опасение за наши жизни.
Поверьте, я тщательно оглядел все вокруг, пещера располагалась в отвесной скале, футах в двадцати от ее подножья, но, как я сказал, мы устроились очень удобно. Из пещеры видны были далекие горы, находившиеся не менее чем в дюжине миль от нас; к ним тянулся густой лес, причем кое-где в нем зияли проплешины – там, где живой полог прорвала упавшая с неба скала или огонь. Романтические чащобы исчезали в тумане; кое-где блеск воды среди деревьев выдавал озерцо.
Далее крутой склон переходил в террасы, и обе покрытые лесом горы уходили вверх, навстречу вечной ночи, в сердце которой пламенели их вершины – остававшиеся примерно на половине пути между нынешним миром и древним, давно позабытым, оставшимся в двух сотнях миль над нами.
Высоты приковывали к себе внимание; скорбные, жуткие, озаренные красными отблесками и прячущиеся в тенях, они, как мне кажется, не могли вмещать жизнь, которая просто не сумела бы подняться наверх по высоким отрогам. Скажу только, что случайный гость тех мрачных и неведомых высот мог бы скитаться по ним целый век.
Закончив свои наблюдения, я обернулся и обнаружил, что Наани молча ожидает, пока я лягу. Конечно, она тут же потупила взгляд и смолчала; в конце концов ничего не сказав ей, я лег и положил Дискос возле руки, как делал всегда.
Наани, как обычно, устроилась у моего бока.
Тут я понял, что, невзирая на все капризы, она хочет быть рядом со мной. Потом Наани, стараясь шевелиться неслышно, поцеловала мой панцирь, потому что нуждалась в поцелуе, однако не хотела, чтобы я знал о нем. Ощутив в сердце своем новый прилив нежности, я ничего не сказал ей, а только ждал.
Наконец дыхание Наани сделалось ровным, и она погрузилась в сон – тихо, словно малое дитя, усталое и беззаботное.
Ну а я не спал, ощущая постоянные сотрясения скалы под нами; их производило не гаснущее внутри мира пламя, сохранившее жизнь на земле.
А потом и я погрузился в сон; пробудившись от приветливого шипения воды, я немедленно открыл глаза и узнал по своему циферблату – несколько напоминавшему часы нашего времени, – что провел во сне семь добрых часов. Конечно же, перед этим я успел убедиться, что с Наани ничего не случилось и камень остался на своем месте у входа в пещеру.
Потом я съел свои таблетки и выпил воды, и Дева сделала то же самое.
Закончив с трапезой, я выглянул из отверстия пещеры и не заметил ничего такого, что могло бы встревожить меня, лишь вдалеке на северо-западе стадо странных обличьем зверей брело от побережья к внутренним землям.
Отчасти уверившись в безопасности предстоящего пути, я пристегнул Дискос к поясу, и Дева помогла мне надеть на спину ранец и кисет. Потом мы спустились – я, как всегда, помогал Наани – и продолжили путь.
Теперь, возвращаясь, я смотрел на все другими глазами, и край этот казался мне похожим на какой-то чудесный парк, сотворенный искуснейшим и воистину божественным мастером.
Внутренние силы мира действовали здесь повсюду; в одном месте они выжигали землю, в другом дробили ее, в третьем образовывали горячее озеро. Повсюду били вверх струи пара, выводившие привычную песню. Небольшие рощи сменяли друг друга, на прогалинах между ними высились одинокие деревья. То и дело нам попадались невысокие огненные холмы – не выше обычного дома; за три часа мы насчитали семь штук. Два из них не проявляли особого пыла, но остальные пять извергали из недр своих огонь, дым и пепел, производя вокруг себя небольшие опустошения. Одна из этих горок с громким шумом разбрасывала во все стороны камни; раскаленные комья перекрывали наш путь, и нам пришлось повернуть ближе к берегу. Там, как мне помнится, было много деревьев, среди ветвей которых застряли камни, заброшенные туда этой разгорячившейся горкой. Словом, повсюду видны были свидетельства внутренней жизни и силы. Всякий раз, останавливаясь, мы ощущали, как земля содрогается под нашими ногами.
Вдруг до наших ушей донесся низкий и гулкий грохот, исходивший откуда-то из-за скал; над ними на фоне гор поднялся столб кипящей воды высотой в сотню футов, а то и в три; в нем как щепка плясала огромная глыба – величиной в целый амбар. Когда напор воды ослабел, камень рухнул вниз, производя
