обществом; и глаза ее шаловливо искрились, когда она корила меня за мою забывчивость.
Только вдруг Мирдат притихла и, приложив палец к устам, велела мне замолчать, потому что в лесу справа от нас послышались какие-то звуки, зашелестели листья и сухой сук громким тоскливым треском разодрал тишину.
Из леса навстречу нам выбежали трое мужланов, но я громким голосом велел им убираться, а в противном случае пенять на себя, левой рукой отодвинул Деву назад и приготовил дубовый посох. Трое мерзавцев не ответили мне даже словом. Едва заметив, как блеснули ножи, я с отвагой и пылом ринулся в атаку, а позади меня запел звонкий и нежный серебряный свисток; им Дева призывала своих псов, сигнал этот также должен был вызвать слуг из дома.
В сей помощи не было особой нужды, хотя нам грозила нешуточная опасность: так горел я желанием продемонстрировать свою силу милой кузине. Резко шагнув вперед, я ударил концом посоха левого противника так, что он упал замертво. После этого я со всей силой обрушил свою дубинку на голову второго и, безусловно, разбил ее, потому что злодей немедленно свалился на землю; третьего я встретил кулаком, и ему также не потребовалось второго удара; поскольку он мгновенно присоединился к сотоварищам. Словом, драка закончилась, еще даже не начавшись, и я чуть-чуть усмехнулся – не забывая о гордости, заметив восторг, промелькнувший в глазах леди Мирдат, прятавшейся в сумраке тихого вечера.
Но времени на разговоры у нас не осталось; к нам уже мчались три выпущенных по свистку огромных, приученных к кабаньей охоте собаки. Дева едва успела отозвать этих чудищ от меня, а потом уже мне пришлось спасать от них распростертых на земле людей, иначе псы могли растерзать их в клочья. Тут послышались крики, вокруг замерцали огни фонарей в руках прибежавших с дубинками челядинцев. Не зная, как отнестись ко мне, они – как и псы – сперва растерялись, но, увидев шевелившихся на земле грубиянов и узнав мое имя, посмотрели на меня иными глазами и постарались соблюдать дистанцию – со всяческими проявлениями уважения.
Слуги спросили меня, как следует поступить с бандитами, заметив, что те приходят в себя. Я уладил дело, наделив слуг некоторым количеством серебра, и весьма крепкое воздаяние они воздали мерзавцам, чьи крики еще долгое время доносились до наших ушей после того, как мы направились к дому.
Там в холле кузина проводила меня к своему опекуну, сэру Альфреду Джарвису, человеку немолодому и достопочтенному, моему старому знакомому и соседу.
Не смущаясь моим присутствием и соблюдая мудрую меру в словах, она похвалила меня, и старик-опекун поблагодарил меня самым любезным образом и пригласил не забывать его дом.
Так я остался у них на весь вечер и отобедал, а после мы с леди Мирдат опять вышли в окружавшие дом земли, и она проявила ко мне больше дружелюбия, чем любая из знакомых мне женщин… мне казалось, что мы были знакомы всегда.
Чувство это гнездилось в сердце моем, получалось, что каждый из нас знал все манеры и обороты речи другого; то и дело с непременным восторгом мы обнаруживали нечто общее между нами – но без удивления, столь естественными сказывались наши открытия.
Весь тот милый вечер леди Мирдат с удовольствием вспоминала о том, как легко я расправился с тремя мерзавцами. Она спросила меня, действительно ли я настолько силен, и со смехом, столь естественным для юной гордости, вдруг прикоснулась к моей руке, чтобы самой ощутить мою силу. И, ощутив могучие мышцы, тут же опустила ладонь с легким вздохом удивления. А потом примолкла и как бы задумалась, но более не отходила от меня.
Но если сама леди Мирдат восхищалась моей силой, то я дивился ее красой, которую лишь усугубили отблески свечей за вечерней трапезой. Теперь грядущие дни сулили мне новые восторги, и было мне радостно видеть ее веселье перед ликами Тайны Вечера, Величия Ночи и Ликованием Зари.
И вот однажды, в тот навсегда памятный мне вечер, когда мы бродили по саду, она было начала – почти на задумавшись – говорить, что нам выпала воистину волшебная ночь, и осеклась, опасаясь, что я не пойму ее, однако, обратившись к знакомым краям душевных восторгов, я ответил ей – ровно и невозмутимо, – что такими ночами из земли встают Башни Мечтаний и сами кости мои говорят, что в эту ночь можно найти Могилу Великана или дерево, на коре которого нарисован огромный лик или… Тут я остановился на месте, потому что она впилась в мою руку трепещущими пальцами. Однако когда я спросил, что тревожит ее, леди Мирдат еле слышным голосом попросила меня продолжать. Еще ничего не понимая, я сказал, что намеревался описать ей Лунный Сад, мою давнишнюю и счастливую выдумку.
Когда я поведал о нем, леди Мирдат чуть вскрикнула и, заставив меня повернуться лицом к себе, принялась расспрашивать; я отвечал ей с истинной откровенностью, потому что вдруг понял, что и она тоже знает о Саде. И действительно, она сказала мне, что не могла представить, что кто-либо кроме нее самой знает об этих милых краях мечты и фантазии.
«Воистину это чудо, истинное чудо!», – повторяла она снова и снова, уже не удивляясь тому, что ощутила потребность заговорить со мной в вечер нашей первой встречи возле дороги, хотя, конечно, и прежде знала о нашем родстве, нередко видела меня верхом и интересовалась мной, быть может, даже чуточку досадуя из-за того, что я так мало интересовался леди Мирдат Прекрасной. Но я был занят иными делами. И все же было бы лучше, если бы мы встретились раньше.
Не думайте только, что я не был взволнован тем, что, как оказалось, мы оба знали о крае, который я считал известным лишь мне самому. Однако понемногу выяснилось, что в моих фантазиях было много такого, что не было ей известно. Находилось и знакомое только ей и ничего не говорившее мне. И хотя это вселило в нас некоторые сожаления, время от времени кто-нибудь из нас начинал новый рассказ, который другой мог докончить, к общему счастью и удивлению. Так мы гуляли и говорили – шел час за часом, и время пролетало незаметно, покоряясь нежной дружбе. Я позабыл обо всем, когда вдруг
