жуткого монстра.
Когда Серый Человек умер, я перешел на противоположную сторону огненного жерла. Там я встал и воздел Дискос – вращавшийся и пламеневший, чтобы в Пирамиде узнали о моей победе над Зверочеловеком, ведь схватка произошла в тени и мои собратья, возможно, ничего не видели. Но Мастер над Монструваканами не стал более разговаривать со мной, потому что этого не следовало делать, кроме случаев, когда меня нужно было предупредить о верной опасности.
Как вы знаете из моего повествования, Ночной Край населяли силы, способные подслушать разговор между двумя людьми и понять его; а уже сказанного нами было достаточно, чтобы жизнь моя оказалась в опасности. Я успел успокоиться, понимая, что эфир трепещет от радости миллионов; ведь многие тысячи обитателей Великой Пирамиды следили за схваткой, и сердца их были полны искренней симпатии ко мне и естественного страха за мою жизнь; словом, я чувствовал себя в обществе друзей, что помогало прогнать волнение.
Спустя некоторое время я собрался с мыслями и, определив, сколько времени прошло, понял, что проспал семь часов. Тут я укорил себя в том, что спал слишком крепко – из-за отсутствия привычки и распорядка. Не следовало забывать про свои правила, и я решил в будущем подчиняться рассудку: есть и отдыхать через установленные интервалы.
Все еще укоряя себя, я обошел огненное жерло, чтобы взять свой плащ и прочие вещи. А потом повернулся к Великой Пирамиде и еще раз поглядел на ее крутой склон, исчезающий в безмерных черных глубинах неба, но не стал отдавать честь – чтобы не вызвать ненужных возмущений мирового эфира, которые бы могли возникнуть в подобном случае.
Повернувшись к ней спиной, я отправился в ночь – быстрым и осторожным шагом, не выпуская из руки Дискос и ощущая едва ли не любовь к странному и удивительному оружию, одним ударом сразившему гнусного Серого Человека. И я ощущал, что оно знает меня и при этом является моим другом. Не сомневаюсь в том, что вы поймете меня, ведь и в прежние времена человек носил при себе верного друга, надежный меч. Однако Дискос был больше чем меч: в нем жил пламень Земного Тока.
Все, кто жил внутри Великого Редута, знали, что нельзя прикасаться к чужому Дискосу: потому что оружие не покорялось рукам незнакомца. И если у кого хватало глупости взять чужой Дискос или пользоваться им, то каким-нибудь неловким движением он непременно наносил себе рану; в этом сомневаться не приходилось, факт сей знали сотни тысяч лет, если не больше.
Поэтому нетрудно поверить, что существовало некое родство между природой человека, вне зависимости от пола, и Дискосом, которым он пользовался. Поэтому, чтобы не загромождать Пирамиду оружием умерших, закон и право повелевали, чтобы Дискос усопшего помещали на его грудь, и на последней дороге в Страну Молчания оружие возвращало в Земной Ток ту силу, которая обитала в нем.
Неосторожному мыслителю может показаться, что я рассказываю здесь о старинных обычаях древнего и для нас народа, однако сходство здесь не случайно, ибо у него есть причина: постоянство человеческой природы. Любви подобает сочетаться с Мудростью, рождая Утешение в наших скорбях. Приятно сделать что-то хорошее для усопшего, и никто не вправе сказать здесь «нет».
Я углублялся в Ночную Землю, старательно вглядываясь во мрак, и, как нетрудно понять, сердце мое время от времени содрогалось от страха, а тело само собой дергалось в ту или иную сторону, чтобы отвратить возможное нападение.
Я шел вперед, и мне постоянно докучали мысли о том, что на меня вот-вот бросится из тьмы какое-нибудь мерзкое и жуткое чудовище. И все же я ощущал гордость, поскольку разделался с могучим Серым Человеком, поразив его насмерть. Впрочем, если хорошенько подумать, заслуга была не моя; если бы не помощь из Великой Пирамиды, я бы наверняка погиб во время сна.
Наконец, после долгой ходьбы, я ощутил, что слабею, и подумал, что поступаю глупо, так как мне всегда следовало быть готовым к новой схватке; впрочем, такую забывчивость легко объяснить пережитым потрясением.
Словом, я сел между кустов на прогалине, съел три таблетки и высыпал в чашку пыль, которую воздух естественной химической силой преобразовал в воду.
Поев, я посидел немного в задумчивости, а потом с Дискосом на коленях поглядел вверх – на склон Пирамиды; внимая ночи слухом и духом, я не забывал и смотреть во все стороны, но ни одна тварь не приближалась ко мне.
Наконец я встал и продолжил свой путь. Шесть часов после этого я шел на северо-запад, понемногу забирая на запад, чтобы подальше обойти Стража той стороны. Тем не менее, спустя какое-то время я поддался глупому желанию и начал уклоняться к северу, чтобы разглядеть чудище поближе, совершая поступок глупый и опрометчивый. Заметив меня, злобное чудовище немедленно дало бы знак Силам Зла, и меня ждала бы скорая погибель. Но, воистину, сердце – штука странная и прихотливая. От испуга оно может перейти к беззаботной опрометчивости, как приключилось со мной, в безрассудстве отклонившимся на север… опасности ради сошедшим с надежной и безопасной дороги. Возможно, поступок мой был вызван влиянием самой твари, но разве можно знать такое наверняка. Я шел долго, останавливался каждый шестой час, ел и пил, глядя на Великую Твердыню. И, укрепившись сердцем, продолжал путь. Впрочем, я всегда был осторожен и старался прятаться среди невысоких зарослей мохового куста; иногда приходилось припадать к каменистой земле, курившейся тонкими струйками серных дымков, раздражавших мои ноздри. Продвигаясь вперед, я всегда смотрел направо и налево, оборачивался назад и постоянно следил за великим Стражем, чтобы не подойти слишком близко к нему. Часто мне приходилось нагибаться и ползти; на руках моих появились ссадины, и, заметив это, я надел большие перчатки, дополнявшие серый панцирь.
