окном, а Рыжий (слава Создателю, он не храпел!) дышал так ровно и мирно, что и меня потянуло в сон. А еще – в этом покосившемся доме, рядом с несколькими чужими людьми, – я чувствовала себя в разы спокойнее, чем в поместье. И, хоть я и положила верный топорик под руку, все равно не вскакивала поминутно, таращась в ночную темень: нет ли там кого, не идет ли кто, не скрипнет ли половица?..
Снилась мне охота. Не одна из тех, что стали роковыми для меня и Саннежи, просто какая-то из многих.
Саннежи любил полевую охоту, для того и взял ястреба, а в наших лесах не враз выучился находить дичь. У него на родине все больше пологие холмы, равнины да степь, простор, говорил он, далеко видать, а к горам и лесам еще нужно привыкнуть. Так и вышло, что обучались мы вместе: я была еще мала, меня только начали брать с собою, а он, чужестранец, старательно перенимал опыт старших. Схватывал он на лету и вскоре даже в самой чащобе показывал себя охотником не хуже других, но все-таки предпочитал бескрайние поля…
Даже не упомню, когда и где это было? Осень, верно, убранные поля стояли голые и пустые, лишь топорщилась колкая стерня да виднелись кое-где недожатые островки с парой десятков поникших колосков – кажется, их оставляли духам полей, чтобы те на будущий год не обидели урожаем.
Теперь можно было носиться где угодно, не опасаясь потоптать посевы, и я пустила Тви во весь опор. Она, пусть небольшого роста, была очень выносливой и резвой, могла обойти и коней из королевской конюшни, но в тот день мне было не до соревнований – просто хотелось скакать куда глаза глядят, чтобы холодный, пахнущий дымом и скорой зимой ветер бил в лицо…
И конечно, стоило мне вырваться вперед, как Саннежи нагнал меня и помчался чуть позади. Его конь был тех же кровей, что Тви, и такой же быстрый, только ростом побольше, всаднику под стать.
Тут из под-копыт с шумом вылетело несколько перепелок – мы вспугнули их с того самого несжатого островка, где они подбирали осыпавшееся зерно, – и Саннежи сбросил Зоркого с перчатки.
Ястреб взвился в небо, рухнул вниз – только перья полетели! Он был хорошо выучен, поэтому, сбив первого перепела, снова поднялся в воздух и настиг второго, отчаянно пытавшегося удрать, уже у самого леса… Зоркий знал, что хозяин не обделит его, а потому его не приходилось даже сгонять с теплой еще птицы, он спокойно отдавал ее Саннежи. Но горе любому другому, кто осмелился бы протянуть руку к ястребу и его добыче! Я уже упоминала: он был натаскан не только на дичь…
– Славная охота,
«Если бы…» – подумала я, медленно возвращаясь к яви. Удивительно, но я улыбалась – очень уж хорош был этот сон…
Внизу что-то загрохотало, и я подскочила. Рыжий тоже подхватился и вылетел за дверь, крикнув:
– Оставайся тут!
Я быстро обулась, надела куртку и принялась ждать, положив топорик на колени. Мало ли…
– Спускайся, хозяйка, все спокойно, – окликнул Рыжий. – И сапоги мои вниз скинь, будь добра, а то босиком зябко!
«А пятки тебе не почесать?» – фыркнула я про себя, но сапоги (которые Рыжий благоразумно оставил за дверью) с лестницы все же сбросила, невелик труд.
– Что тут творится? – поразилась я, спустившись вниз. – Вы что, драку устроили среди ночи?
А что я еще могла подумать? Лавки перевернуты, стол тоже валяется у самого очага, посуда перебита, ведро с золой перевернуто…
Тут кто-то громко чихнул, и я сообразила, что Ян держит вовсе не Клешнявого, а какого-то вовсе не знакомого типа, с ног до головы усыпанного той самой золой. Признаться, он напоминал какого-то подземного духа, а еще вернее – трубочиста после тяжелого дня.
– Это кто такой? – удивилась и Медда, спускаясь за мной следом. От ее поступи содрогалась лестница. – Где вы такое чудище поймали?
– Да прямо здесь и поймали, – хмыкнул Клешнявый, потерев скулу. Видно, ему перепало от незваного гостя. – Ян его услышал, когда он уже у самой лестницы был, вот как тихо крался!
– Пускай он и разулся, а пол тут все одно певучий, – невозмутимо ответил тот. – Да и лошадь чужая снаружи фыркает, а наши все в конюшне. Я ждал, пока он спиной повернется, чтоб уж наверняка. Но он силен… Видали, какой погром учинил? А я его калечить не хотел, вот и пытался так скрутить… Клешнявому спасибо!
– Ага, я на него ведро с золой надел, так он мигом прыть растерял, – довольно сказал наш контрабандист. – Спасибо боцману с первого моего корабля, он как-то буяна так успокоил – схватил на камбузе ящик золы да нахлобучил тому на башку. Где уж тут безобразить, когда не видишь ничего и прочихаться не можешь?
– Апчхи! – согласился пленный. – А-а-апчхи!
– Подите прополощите его в колодце, что ли? – вздохнул Рыжий. – А то его и не расспросишь, с таким-то громовым чихом.
Ян выволок незнакомца за дверь (клянусь, он тащил его за шиворот одной рукой, не особенно напрягаясь!), Клешнявый пошел следом, помогать, и скоро с заднего двора раздался вопль – вода в колодце была, надо думать, ледяной, как бы уже не со льдом!
– Теперь он будет чихать не от золы, а от простуды, – предрекла Медда, зажигая свечи, подметая пол и расставляя мебель по местам.
– Может, он не успеет простыть, – хмыкнул Рыжий и взял фонарь. – Чужаку тут взяться неоткуда. А если это простой путник, чего ради было красться
