этой прозрачности выплывала первая звезда – яркая, чистая.
Деликатно завибрировал телефон.
– Слушаю.
– Не знаю, где ты это записал, – сказал Угличин, по привычке переходя сразу к делу, – но наши утверждают, это не помехи. Откуда ты такую странную трескотню взял, а, Василь Сергеич? Неужели птица?
– У соседа в доме прослушку поставил, – думая о своем, пробормотал Ерохин. – Принимающую низкие частоты. Не помехи, говоришь…
– Василь Сергеич, ты там принял, что ли? – осведомился Угличин. – Какие еще низкие частоты?
Ерохин отключил телефон.
– В слуховом аппарате, – в пустоту сказал он.
Налетел ветер. Ерохин закрыл глаза, слушая, как шумят вокруг старые яблони, посаженные еще его дедом. На мгновение он словно растворился в окружающем его мире и ощутил, как зреют и наливаются на деревьях яблоки, как корни медленно переплетаются под землей, как шепчет и клонится за баней некошеная трава. Над головой сияла звезда. Мир был огромен и вечен, и следователь Ерохин был огромен и вечен, а может, мал и преходящ, – это совершенно не имело значения.
Что-то захрипело поблизости, и со щелчком включился динамик.
– А я на зоне был фартовым пацаном! – заорал певец. – Да, тля, фартовым, тля, фартовым, тля, пацанчиком!
Ерохин дернулся как от удара и широко открыл глаза.
За соседским забором загорланили, завопили, перекрикивая друг друга. Захлопали двери, кто-то выматерился от души, споткнувшись об порог.
– Вован, где бухло? – загнусавил женский голос.
– Я те чо, неясно сказал? Дура, блин.
– Да пошел ты!
– Сама пошла!
Ерохин с окаменевшим лицом отодвинулся в тень.
– Сукой буду, вискарь брали!
– В багажнике глянь.
– Я не понял, а чо с музоном?
– Веселухи хотца!
– Паш, врубай!
И Паша врубил.
– Все девки будут наши! – надсадно взвыл певец. – Скажу я, не тая: коль бабе кинешь сотку, она уже твоя!
Остервенело залаял алабай.
– Пристрелю, сука!
– Мальчики, это кобель!
– Правильно, сука у нас – это ты.
Заржали радостно и удовлетворенно. Кто-то проломился через малинник к забору и встал к Ерохину лицом. Зажурчала струя.
– Мангал где?
– У-у, мяско! Ирка, у тебя тоже мяско!
– Отвали!
– А я слабаю вам шансон да под шикарный закусон!
Алабай надрывался у калитки и громко взвизгнул, когда ему дали пинка.
– О, идея! Давайте Дику татушку наколем?
– А чо, прикольно! На загривке, а?
– Вован, мы ща твою псину облагородим!
Ерохин вытащил слуховой аппарат и вставил в ухо.
– Чиолк-талк! – после паузы заклекотал аппарат. – Чток-чток-чток! Ктечк-ичик!
– Кичк! – отозвались с другой стороны. – Клок! Клок!
«Заявление на увольнение в понедельник подам, – спокойно подумал Ерохин. – Много их, конечно. Нас пока больше. Но если меры не принять, здесь
