«Интересно, а как монах справлялся с этими их приступами? – подумал Хома, вяло загребая веслом. – Как таил секрет от добрых людей? Когда белела, что полотно, кожа, когда говорил разными голосами и рисовал прелестные, точно живые, но очень опасные картинки? Скрывался на несколько дней в своей келье якобы для уединённой молитвы?! Видимо, так, как ещё…»
И всё же когда вдалеке на поверхности воды появилась тень, Хома не особенно встревожился. Говорят, когда-то давно обитало в этих водах гораздо более грозное чудовище. И его даже использовали враги для нападения на Пироговское братство. Прозванное «Тенью», оно умело издавать какие-то не воспринимаемые ухом звуки, которые иссушали сердца людей страхом ещё прежде, чем чудовище появится. Однако хитроумные капитаны вроде бы не без помощи тайного зелья, что противостояло хищным звукам, разбили врагов и отогнали Тень куда-то далеко, в сторону Строгинской поймы. Она и скрылась, а рассказы о славной Клязьминской битве до сих пор можно услышать в трактирах Пирогова. Словом, чудовище ушло. Здесь же, в Пестово, осталась его младшая сестра. Обычно она не трогала проходящие лодки, – в этих водах полно уродливых монстров помельче, чтобы ей охотиться, – в редких случаях довольствовалась сброшенными в воду окровавленными свиными тушами. Катамаран же Озёрных братцев она, как и псы, вообще оставляла без внимания. Поэтому когда тёмное пятно на поверхности воды быстро заскользило в их сторону, Хома был не напуган, а, скорее, удивлён:
– Бр-у-ут, чего это она? Брут?!
Младший братишка сидел за спиной, закатив глаза, весло безвольно билось о воду, готовое вырваться из руки, а его кожа местами начала белеть.
– Брут… Нет! – Хома ухватил брата за плечо и начал трясти. – Не-ет, ещё рано. Сопротивляйся, Брут.
Тот непонимающе посмотрел на него и монотонно произнёс:
– Седьмой капитан…
И глаза его снова стали закатываться.
– Ну, нет же, Брут! – завопил Хома и стал хлестать брата по щекам. – Держись, сопротивляйся, ещё почти неделя, Брут… Целая неделя! Чёрт… – Он оглянулся. Тёмного пятна впереди не было. Возможно, оставила их в покое… Потом он увидел скользящую тень сбоку и гораздо ближе к лодке. И почувствовал, что его кожа стала «гусиной». Раздался плеск, из воды появился чёрный бок. Огромный, изъеденный язвами. И плавно ушёл обратно. Стало тихо.
– Брут, – автоматически прошептал Хома. – Брутик, пожалуйста.
Он взял брата за руку. Холодная, пальцы до половины уже побелели.
– Пожалуйста… Как же так, Брут?
Брат задрожал, клацнув челюстями, белизна стала отступать.
«Это всё из-за яда, – подумал Хома. – Из-за чёртовой книги. И перемена пришла раньше. И он застрял в ней: ни туда, ни сюда. Плохо дело».
Он привык к лунным циклам Брута и мог с точностью до дня-двух предугадать перемену. Однако это отравление словно лишило брата его силы. Стоило признать, что пока Брут болел, пока яд медленно выходил из него, им
– Бру-ут, – шёпотом позвал он, нежно сжимая пальцы брата. – Вернись. У нас проблема, Брут.
Тот вздрогнул ещё раз, лоб совсем белый, и вокруг рта, но на миг его взгляд сделалася осмысленным:
– Седьмой капитан, – слабо повторил он.
– Что «седьмой капитан»? О чём ты, братишка?! По-моему, эта тварь собралась напасть на нас.
– Это… очень важно. Скажешь… ему. Это… опять повторяется. Важно… седьмой…
И глаза Брута снова закатились.
– Н-е-е-т… братик, нет!
Хома боязливо оглянулся. Поверхность озера выглядела совершенно спокойной. Снова тишина, вязкая, нехорошая. У него засосало под ложечкой.
– Уходи. Пожалуйста, уходи, оставь нас в покое, – зябко попросил он. И, словно увещевая, поторопился объяснить: – Мы ведь внутри лодок… Из кожи псов Пустых земель!
Нервно поднял весло и угрожающе потряс им:
– Уходи! – но голос словно сломался.
«Как я жалок!» – с отчаянием подумал Хома.
А потом он
«Ходит кругами, – мелькнула мысль. – Присматривается, выбирает, прежде чем напасть. И сжимает радиус».
Возможно, она так же, как и старшая сестра, издавала какие-то неуловимые ухом звуки, но теперь эта подлая, предательская тишина ожидания сделалась непереносимой. Хома физически почувствовал невозможность терпеть и с какой-то губительной алчностью посмотрел на воду, словно оказаться