чем наполовину. На мгновение взгляд Евы зацепился за какое-то тёмное пятно впереди на поверхности воды, переместился на основание опоры, густо покрытое тиной, ушёл вверх – уцелевшие пролёты теперь стало почти полностью видно – и снова вернулся к тёмной полосе на воде.
«Ах, зачем я послушала Петропавла и ушла в укрытие?!»
К горечи, поднявшейся было из груди, тут же подмешалось это ощущение удушья. И сердце девушки словно замедляло свой бег в такт работе вёсел. Она сделала глубокий вдох.
– Поворачивайте немедленно! – закричала Ева. – Туда нельзя!
3
Брут стоял на берегу и смотрел на восток. Там, за бескрайней водной гладью и Пустыми землями, только что взошло солнце. Он пытался понять, действительно ли различает вдалеке в переливах утреннего воздуха что-то, напоминающее пятно черноты. Хома уже приготовил одномачтовую лодку Фёдора к отплытию и складывал в неё последние пожитки.
– Давно не ходил на такой большой и ладной лодке. – Хома уважительно потряс подбородком и зачем-то погладил полированную рукоять румпеля. – Ветерок бодрый, пойдём под парусом.
Брут обернулся на голос брата, затем отыскал взглядом девочку. Аква смотрела на дом, усадьбу князя Суворова, казавшуюся в это солнечное утро миражом. Невзирая на восход, было ещё прохладно, она зябко куталась в плащ.
– Аква, пойдём, – позвал Брут. – Пора.
– Я только поняла, что даже не попрощалась с хозяином, – откликнулась она. – И не поблагодарила его.
– Пойдём, – повторил Брут.
Кроме них троих на берегу больше никого не было. Девочка бросила на Рождественно прощальный взгляд, повернулась и направилась к лодке.
– Аква, – Брут смотрел на неё с сомнением и всё же решился. – То, что ты дала Фёдору, думаешь, поможет?
Девочка нахмурилась:
– Он меня об этом спрашивал, – пожала плечами. – Но это всё, что у меня есть. Всё, что мне… оставил отец, – на секунду губы у неё задрожали, но она не всхлипнула и сдержала слёзы в голосе. – Даже не стал будить. Просто повесил его над моей кроватью и ушёл. Так вот…
– Понимаю, – сказал Брут. Протянул ей руку, но девочка посмотрела на него в недоумении. Он улыбнулся. – Ладно, идём. Пора тебе возвращаться в Пирогово.
Хома занялся парусом, Брут бросил девочке швартовый и, оттолкнув лодку, легко запрыгнул в неё. Они сразу поймали ветер, парус полоснуло, но он тут же сделался тугим. Где-то вдали, в стороне Пустых земель, послышались приглушённые хлопки. И что-то чёрное, дымное действительно стало нависать там в небе.
– Как будто пожар, – сказал Хома.
Аква молчала и была очень бледна. Но взгляд девочки также приковало к себе это пятно черноты.
– Так и есть, пожар, – согласился Брут. – Хозяин Суворов напал на Лабиринт.
4
Наверное, крик Евы вывел гидов из странного оцепенения. Кто-то из них, подняв голову, – всё же медленнее, чем она ожидала, – словно не узнавая, посмотрел на девушку. Лодка уже почти зашла под обрушенный мост. Вой ветра сделался каким-то непривычным, и там, в воде, где совсем недавно она видела покрытое тиной основание опоры… Ева различила нечто невероятное, пугающее, и оно поднималось к поверхности. Петропавел обернулся на крик, вероятно достаточно быстро, глядел с тревогой и, видимо уловив что-то в глазах девушки, громко, зычно и странно растягивая слова закричал команде:
– По-во-ра-чи-вай!
И опять Ева не успела понять, что не так, что было неправильным. Эта чёрная полоска на поверхности воды за мостом, конечно же, не укрылась от взгляда Петропавла. Как и не укрылось, что приближалось это нечто быстрее скорости лодки. Не потребовалось большого труда, чтобы понять почему – оно двигалось в их сторону, а сейчас вспенилось и забурлило по всему фронту, чёрному как смоль.
«Блуждающие водовороты, – вспомнила Ева. – То, что я видела во сне, было похоже на блуждающие водовороты».
Но было что-то ещё. Ощущение какой-то чудовищной неправильности сильнее сдавило грудь девушки. Её сердце будто ухнуло и снова начало биться неровно, вызывая это удушье. Ева быстро двинулась на нос, к Петропавлу, удивляясь, почему гиды по правому борту настолько неспешно выполняют его команду. И хотя нос лодки начал отворачивать, работа вёслами явно замедлялась.
Ева вдруг остановилась как парализованная и, ухватившись за борт, глядела на Петропавла.
«Губы, – поняла она, наконец. – Его губы, когда он отдавал команду “Поворачивай!”. Они двигались медленно, словно он специально, нарочно вытягивал их, растаскивая слово на отдельные долгие звуки».
И полы его плаща на ветру колыхались медленней, чем, например, Евины волосы на том же ветру. Вот почему вёсла…
Ева наклонила голову. Удары её сердца тоже замедлялись. Но гораздо важнее стало то, что она увидела. И от чего всё внутри неё заполнилось сухим
