— Вы погубили меня своими играми, свечами и щепетильным возвратом любезностей, — сказала Иоланта, зевая, поскольку ей хотелось спать. — Но, боюсь, я не ненавижу вас так, как следовало бы.
— Ни одна женщина никогда этого не делала, — сказал Юрген, — в такой час. — Он приказал принести завтрак, а затем поцеловал Иоланту, потому что это, как сказал Юрген, час их расставания, и он ускакал из Зеленого Замка в отличном настроении.
— Как же замечательно опять стать прекрасным молодым юношей! — сказал Юрген. — Даже если ее большие карие глаза чересчур навыкате — как у рака, — эта госпожа Иоланта великолепная женщина. И приятно думать и знать, как справедливо я с ней обошелся.
Затем он вернулся в Камельяр, радостно распевая при мысли, что направляется к принцессе Гиневре, которую любил всем сердцем.
Глава XIII
Философия Гогирвана Гора
В Камельяре молодой герцог Логрейский проводил большую часть времени в обществе Гинервы, чей отец открыто этому не препятствовал. И Гогирван провел обещанную беседу с Юргеном. — Я сокрушаюсь, что госпожа Иоланта чересчур сдержанно обошлась с вами, — в первую очередь сказал король. — Я рассудил, что вы вдвоем будете, как искра и трут, устраивающие огромный пожар, который сожжет весь вздор в вашей голове относительно моей дочери.
— Сдержанность, сударь, — осторожно сказал Юрген, — общеизвестная добродетель, а огонь не может поглотить настоящую любовь.
— Это правда, — признал Гогирван, — кто бы это ни говорил. — И он вздохнул.
Затем какое — то время он сидел в дремотной задумчивости. В этот вечер на короле была довольно поношенная мантия из какой — то черной материи с меховой оторочкой на вороте и рукавах, а его редкие седые волосы прикрывала очень потертая черная шапочка. Он копошился у слабого огня в большом каменном камине, украшенном щитами. Рядом с ним стояло белое и красное вино, которое оставалось нетронутым, пока Гогирван размышлял над беспокоившими его вещами.
— Значит, так! — произнес наконец Гогирван Гор. — Эта свадьба с великим королем бриттов, конечно же, должна состояться. О ней договорились в прошлом году, когда Артур и его торговцы чертовщиной — Хозяйка Озера и Мерлин Амброзий — взяли на себя труд спасти меня в Кароэзе. Я полагаю, что послы Артура, вероятно, сами торговцы чертовщиной, приедут за моей дочерью в июне. Между тем у вас двоих вместо игрушек есть молодость и любовь, а сейчас весна.
— Что для меня время года, — простонал Юрген, — когда я размышляю, что через неделю или чуть больше даму моего сердца увезут от меня навеки? Как я могу быть счастлив, когда знаю, что наступают долгие годы страданий и тщетного сожаления?
— Вы говорите так, — заметил король, — отчасти потому, что выпили лишку прошлой ночью, а отчасти потому, что, по — вашему, этого от вас и ждут. В сущности же, вы счастливы, как может быть счастлив любой в этом мире, по той простой причине, что вы молоды. Страдания, раз уж вы употребили это слово, я считаю поэтическим тропом, но могу вас уверить, что тогда, когда вы больше не будете молоды, так или иначе придут годы тщетного сожаления.
— Это правда, — искренне сказал Юрген.
— Откуда вы знаете? Значит, так: если б я даже был достаточно безумен, чтобы отдать дочь за простого герцога, вы бы от нее ужасно устали. Могу уверить вас в этом, так как по своему нраву Гиневра — вылитая мать. Она, конечно же, мила внешне, потому что в этом пошла по моей линии. Но, между нами, она не особенно разумна и всегда будет строить глазки мужчинам. Сегодня пришел ваш черед служить ей мишенью — в прекрасной блестящей рубахе, ничего похожего на которую никогда не видели в Глатионе. Я считаю ваши права в качестве победителя, спасшего ее, предосудительными, но даже при этом не могу их отрицать. И должен просить вас использовать такой поворот событий наилучшим образом.
— Между тем мне приходит на ум, сударь, что не совсем разумно обручать дочь с одним человеком и разрешать ей свободно разгуливать с другим.
— Если вы настаиваете, — сказал Гогирван Гор, — я, конечно, могу запереть вас обоих в отдельные темницы до дня свадьбы. Но мне кажется, что вы — то должны жаловаться в последнюю очередь.
— Скажу вам прямо, сударь, что разборчивые люди заявили бы, что вы очень мало заботитесь о чести дочери.
— На это есть несколько ответов, — сказал король. — Первый состоит в том, что я вспоминаю покойную жену с большой нежностью и думаю, что у меня есть лишь ее слово в отношении того, что Гиневра — моя дочь. Другой ответ гласит, что хотя моя дочь — тихая, хорошо воспитанная молодая женщина, я никогда не слышал, чтобы король Фрагнар был чем — то в этом же роде.
— О, сударь, — ужаснувшись, сказал Юрген, — на что вы намекаете?
— В пещерах происходят всевозможные вещи — вещи, которыми мудрее пренебрегать при солнечном свете. Я и пренебрегаю! Я не задаю вопросов.
