какое — то несчастье.
— О, великое несчастье! — отвечает Мануэль, вынимая свой волшебный меч.
— Истину говоришь! Истинное несчастье предсказано тебе этим. Разве на Дубовом острове под двенадцатым дубом не стоит медная шкатулка, а в шкатулке — пурпурная утка, а в утке — яйцо, а в яйце — твоя смерть?
— Верно, что моя смерть находится в яйце, — сказал Змей Востока, — но никто никогда не найдет его, и поэтому я неодолим и бессмертен.
— А вот и нет, яйцо, как ты видишь, у меня в руке, и, когда я раздавлю это яйцо, ты умрешь, и твои братья — червяки — поблагодарят не тебя, а меня за сегодняшний ужин.
Змей взглянул на протянутое яйцо и задрожал. Он изогнулся так, что его чешуя заиграла солнечными зайчиками. Он вскрикнул:
— Отдай мне яйцо, и я позволю вам идти своим путем навстречу более ужасной гибели.
Хотя у его спутника было свое мнение, Мануэль решил, что так будет лучше, и в конце концов они совершили эту сделку ради детенышей змея. Затем они пошли дальше, в то время как змей завязал глаза коню и гончей, накрыл колпаком сокола и потихоньку пополз прочь, чтобы спрятать яйцо в укромном месте.
— Но как тебе, черт подери, — спрашивает Мануэль, — удалось достать такое бесценное яйцо?
— Это совершенно обычное утиное яйцо, Мануэль. Но у Змея Востока нет возможности обнаружить это, не разбив яйца. А это единственное, чего Змей никогда не сделает, поскольку думает, что это то яйцо, в котором заключена его смерть.
— Ну, Ниафер, хоть ты и замухрышка на вид, однако много умнее, чем я думал!
И только Мануэль хлопнул товарища по плечу, как лес у дороги закачался, затрещали кусты, а высокие буки стали ломаться и падать в разные стороны, — так сквозь толщу земли пробился Змей Севера. Только голова и шея этого создания Мирамона возвышались над поваленными деревьями, потому что нижние кольца Змея никогда не отпускали основание Норровегии. А все, что высунулось, было покрыто водорослями и ракушками.
— По воле Мирамона Ллуагора я сейчас же уничтожу вас обоих, — говорит этот змей, разевая пасть, похожую на пещеру со сталактитами и сталагмитами.
Еще раз юный Мануэль выхватил свой волшебный меч, но заговорил его товарищ.
— Нет, ибо прежде, чем ты погубишь меня, — говорит Ниафер, — я наброшу уздечку тебе на морду.
— Что это еще за уздечка? — презрительно спросил огромный змей.
— Разве эти вытаращенные глаза не достаточно велики и не видят, что это мягкая узда, называемая Глейпниром, которая сделана из дыхания рыб, слюны птиц и кошачьих шагов?
— Хотя несомненно, что подобная казнь мне предсказана, — проговорил змей с легким беспокойством, — как я могу быть уверен, что ты говоришь правду и вот эта штука и есть Глейпнир?
— Давай так: я брошу ее тебе на голову, и тогда ты сам увидишь, как исполнится древнее пророчество и тебя оставят силы и жизнь, а норманны больше не увидят снов.
— Нет, убери от меня эту штуку, маленький глупец! Нет, нет! Мы не будем проверять твою правдивость таким образом. Так и быть, вы вдвоем пойдете своей дорогой к более ужасной погибели и столкнетесь с варварской смертью запада, если дашь мне эту узду, чтоб я уничтожил ее вместо тебя. И тогда я, если буду жить вечно, удостоверюсь, что это в самом деле Глейпнир и ты сказал правду.
Поэтому друзья согласились, что лучше проверить правдивость своих слов, нежели позволить Змею погибнуть, а основанию Норровегии (а Ниафер якобы состоит в родстве с одной из тамошних правительниц) таким образом пошатнуться, освободившись из объятий околевшего Змея. Узда была отдана, и Ниафер с Мануэлем пошли дальше. Мануэль спросил:
— Коротышка, это правда узда, называемая Глейпниром?
— Нет, Мануэль, это обычная уздечка. Но у Змея Севера нет возможности обнаружить это, кроме как надеть ее на себя. А это единственное, чего Змей никогда не сделает, поскольку знает, что, если моя узда оказалась бы Глейпниром, силы и жизнь оставили бы его.
— О, хитрый и коварный коротышка! — сказал Мануэль. И вновь хлопнул товарища по плечу.
Затем Мануэль заговорил очень напыщенно про ум и сказал, что лично сам, со своей стороны, никогда не отрицал его большого значения.
Глава III
Восхождение на Врейдекс
Наступил вечер, и они нашли приют на мельнице рядом с дорогой, у маленького сморщенного старичка в залатанной куртке. Он дал им постель и добрый каравай хлеба с сыром, а себе на ужин достал из — за пазухи лягушек и поджарил на углях.
