а дона Мануэля избавить от еще каких — либо обманов. Дон Мануэль никогда не мог ей противостоять из — за той подспудной нищеты чувств, которую, как говорят, он с ней разделял и которую они скрывали от всего мира, за исключением друг друга.
Глава XXXV
Тревожащее окно
Одним словом, казалось, что тревоги оставили графа Мануэля. Тем не менее одним прекрасным солнечным и теплым утром (это был последний день апреля) дон Мануэль открыл окно в своей основной резиденции в Сторизенде и столкнулся со зрелищем, приведшим его в большее смятение, нежели все, на что смотрели когда — либо его суровые ясные глаза.
Какое — то время он разглядывал открывшуюся перед ним картину. Дон Мануэль внимательно проэкспериментировал с тремя окнами в этой Комнате Заполя и выяснил, насколько можно доверять собственным органам чувств, положение дел. После чего, как подобает рассудительному человеку, он вернулся к письменному столу и стал заверять предписания, приказы и прочие бумаги, которые передал ему секретарь Рурик.
Однако все это время взор дона Мануэля постоянно обращался к окнам. Их было три в южной стене. В них были вставлены толстые прозрачные стекла того сорта, искусство производства которого давно утеряно, ибо эти окна оказались среди добычи герцога Асмунда после гнусных налетов на Филистию, где эти окна являлись когда — то частью храма Заполя — древнего бога филистеров. Поэтому комната и называлась Комнатой Заполя.
В этих окнах граф Мануэль видел хорошо знакомые поля, длинную тополиную аллею и поднимавшиеся дальше холмы. Все было так же, как и вчера и как все было с той поры, почти три года тому назад, когда граф Мануэль впервые вступил в Сторизенд. Все было точно так же, как было раньше, за исключением, разумеется, того, что до вчерашнего дня стол дона Мануэля стоял у дальнего окна. Он не мог вспомнить, чтобы это окно когда — либо открывалось, поскольку с тех пор, как молодость покинула его, граф Мануэль становился все более и более восприимчив к сквознякам.
— Несомненно, оно очень любопытно, — сказал дон Мануэль вслух, покончив с бумагами.
Он опять направился к очень любопытному окну, но тут с шумом появилась его дочка Мелицента, которой сейчас было три года, в отвратительно грязном виде и начала к нему приставать. Позднее она стала необычайно красива, но в три года принадлежала к тем детям, которых человеческие силы могут сохранять в чистоте не более трех минут.
Дон Мануэль держал для нее у себя на столе маленькую плоскую палку и сейчас взялся за нее.
— Выйди из комнаты, маленькая чума! — взорвался он. — Я занят.
Поэтому девочка, в соответствии со своей привычкой, выбежала в коридор и встала там: уже не в комнате, но заступив ножкой за порог. Она смеялась в лицо своему огромному отцу и издевательски показывала крошечный красный язычок знаменитому сюзерену Пуактесма. Тут дон Мануэль, в соответствии со своей привычкой, опустился на четвереньки, чтобы шлепнуть ее палкой по ноге, а Мелицента завизжала от восторга и отдернула ногу как раз вовремя, чтобы избежать удара, но выставила за порог другую ногу и тоже постаралась отодвинуть ее до получения шлепка.
Они посвятили подобной возне больше четверти часа, и в подобном виде их нашел секретарь — серьезный молодой Рурик. Пристыженный граф Мануэль поднялся с пола, отряхнулся и послал Мелиценту в кладовую за сахарными пирожными. Он сказал Рурику, каковы самые благоприятные условия, которые он может предложить парламентариям Наренты, и дал заверенные предписания.
Когда Рурик ушел, дон Мануэль вновь приблизился к дальнему окну, открыл его и выглянул в него еще раз. Он покачал головой, как человек, не сумевший разгадать некую загадку. Он надел доспехи, опоясался мечом и поехал в Пердигон, куда прибыл святой король Фердинанд посоветоваться с Мануэлем о замысле убийства военачальника мавров Аль — Мотаваккиля.
Вдобавок в тот день в суде высший инстанции он решал одну тяжбу относительно некоторых, весьма ценных, пахотных земель, но присутствующие при поединке заметили, что он запорол сцену сбрасывания с коня и тяжелого ранения графа Ладинаса и вел себя так, словно его настроение не соответствовало повестке дня. В действительности, у него была причина найти вторжение подобных тайн без спросу в домашнюю жизнь уважаемого всеми дворянина довольно беспокоящим (ибо сверхъестественные тайны достаточно хороши, если человек является опрометчивым юношей или если он посвящает свою жизнь их раскрытию), а иметь в собственном доме разыгрывающие его окна казалось едва ли благопристойным.
И весь этот месяц, пока он был занят преследованием Отмара и его бандитов в Тауненфельских горах, дона Мануэля в глубине души, по — видимому, тревожило какое — то воспоминание, и как только был схвачен и повешен последний отряд разбойников, он поехал домой и, выглянув в окно, обнаружил, что ничего не изменилось.
Дон Мануэль задумался. Он ударил в гонг, вызывая Рурика. Поговорив с секретарем о том о сем, через какое — то время он заметил:
— Но здесь становится душно. Открой это окно.
Секретарь повиновался. Мануэль, сидя за письменным столом, внимательно за ним наблюдал. Но, открывая окно, секретарь стоял к графу спиной, а когда повернулся, смуглое молодое лицо Рурика оставалось совершенно бесстрастным.
