Но Марк уже отвернулся. Киран стоял и смотрел, пока он шел, и хотя он не двигался и не говорил, на краю утеса Копье Ветра поднялся на дыбы и издал крик, устремляя копыта в небеса.
Окна Джулиана смотрели на пустыню. В любой момент в течение последних пяти лет он мог поменяться и взять комнату Марка, у которой был вид на океан, но он не стал из-за идеи, что брат однажды вернется. И, кроме того, это была единственная комната с подоконником, на подкладке, где сейчас находились слегка потертые подушки. Он и Эмма проводили там часы вместе, читая или рисуя, а солнце через стекло превращало ее бледные волосы в огонь.
Он сидел сейчас там же, окно было открыто, чтобы унести с собой ароматы, которые все еще, казалось, витали над ним даже после душа: запаха крови и мокрого камня, морской воды и темной магии.
Он знал, что Клэри, ее обычным способом пыталась сказать ему, сказать им обоим, что это нормально, возложить все заботы на нее.
Он знал, что это никогда не произойдет.
Его телефон завибрировал. Он посмотрел вниз на экран: это была Эмма. Она прислала ему фото. Никаких слов, лишь изображение ее шкафа: двери раскрыты, а фотографии, карты, линии и записи рассыпаны.
Он бросил джинсы и футболку и направился вниз по коридору. Институт находился в гробовой тишине и был окутан сном, и только звуки пустынного ветра на улице шелестели на стекле и камнях.
Эмма была в своей комнате, сидя около изножья ее кровати, телефон лежал на полу возле нее.
На ней была надета ночная рубашка, длинная с тонкими бретельками, бледно-белая в тускнеющем лунном свете.
- Джулиан, - она произнесла, зная, что он был там, не поднимая глаз. - Ты же не спал, да? Я чувствовала, что ты не спал.
Она поднялась, смотря на свой шкаф.
- Я не знаю, что с этим делать, - сказала она. - Я потратила столько времени, собирая все, что казалось уликами, предполагая, думая об этом и ни о чем другом. Это было моим большим секретом, основой всего, что я делала. - Она посмотрела в его сторону. - А сейчас это просто шкаф, полный барахла.
- Я не могу сказать тебе, что делать со всем этим, - произнес он. - Но я могу сказать тебе, что не стоит думать об этом сейчас.
Ее волосы были распущены, вьющийся свет за ее плечами отбрасывал лучи, он приблизился к ней, щекоча ее лицо кончиками кудрей. Он впился пальцами в ладони, удерживая себя от того, чтобы притянуть ее к себе и зарыться в ее волосы лицом и руками.
Вместо этого он посмотрел на заживающие порезы на ее руках и ладонях, на исчезающую красноту на ее запястье от ожога, показывающую, что этот день был не из легких.
Все, что они делали, было не из легких.
- Марк остается, - сказала она. - Так ведь? Конклав ведь ничего не сможет сделать, чтобы забрать его сейчас?
- Ничего, - произнес Джулиан. - Он не был сослан. Мы просто не должны были искать его. Мы и не искали. Он сам нашел путь домой, и они не могут изменить это. И я думаю, после той помощи, что он оказал нам с Малкольмом, их попытка была бы неверным шагом.
На ее лице сверкнула слабая улыбка перед тем, как она вскарабкалась на кровать и засунула свои длинные босые ноги под покрывало.
- Я отправилась проверить Диего и Кристину, - она сказала. - Он отрубился у нее на кровати, а она спала в кресле возле него. Ох, и поиздеваюсь я над ней завтра.
- Кристина влюблена в него? Диего, я имею в виду, - спросил Джулиан, присаживаясь на край кровати Эммы.
- Я не уверена, - Эмма пошевелила пальцами. - У них, знаешь, всякое.
- Нет, я не знаю, - он скопировал ее жест. - Что это?
- Незаконченные романтические дела, - Эмма произнесла, потянув одеяло вверх.
- Шевелящиеся пальцы означают незаконченные дела? Нужно это запомнить.
Джулиан почувствовал, как кончики его губ растягиваются в улыбке. Только Эмма могла заставить его улыбаться после той ночи, которую они провели.
Она откинула конец одеяла.
- Останешься?
Он не хотел ничего больше, чем забраться к ней, пальцами проследить за очертаниями ее лица: широкие скулы, заостренный подбородок, полузакрытые глаза, ресницы, как шелк под его прикосновениями. Его тело и разум были более чем измотаны, слишком изношенными от желания, но тоска по близости и дружбе осталась. Прикосновения ее рук, ее кожи, было ни с чем несравнимым неповторимым комфортом.
