– Вот что, Федя, думаю – в избе обороняться будем. Окна небольшие, быстро в них не пролезть, да и мы дремать не станем. Наше дело – до утра живыми остаться и по возможности супостата побить. Эко обнаглели, на исконно русской земле разбойничают.
Федор приложил палец к губам:
– Тс-с!..
Я задул светильник. Не то мы были бы видны, как на сцене.
Послышался стук копыт, и во двор въехали конные. Не ошибиться бы в темноте. А ну как припозднившиеся путники приехали? А мы их живота лишим?
Сомнения развеялись сразу, когда один из верховых заорал.
– Талгат! Юсуп! Где вы?
– Стреляй, – прошипел я Федьке.
Холоп ударом руки распахнул створку окна и нажал спуск. Болт с пяти метров вошел татарину в грудь весь, по оперение. Я выстрелил тоже. Трапезную заволокло дымом. Снаружи послышались крики.
Федька своего точно поразил. Думаю, я тоже не промахнулся – дистанция невелика. Правда, в темноте и за дымом не разглядишь.
На улице тенькнула тетива, Федька отшатнулся от окна.
– Пригнись, боярин, он мне чуть ухо стрелой не оторвал.
В мое окно тоже угодила стрела. Я осторожно приподнял голову над подоконником. Во дворе – никого, но это не значит, что татары ушли.
– Федька, заряжай арбалет, думаю – они сзади, в избу пробраться хотят. Да стол переверни, прикройся им со стороны лестницы. Я – на второй этаж, гляну там.
Я опрометью кинулся наверх, в нашу комнату. Зарядил пистолет, сунул его за пояс. Так надежнее. Осторожно выглянул из окна. Никого, только смутно сереют сараи.
О! Треск какой-то из противоположной комнаты. Никак – гость незваный через окно лезет?
Я улегся на пол, прячась за дверным косяком, достал пистолет, направил его на дверь. Дверь тихо стала отворяться. На пороге возник вислоусый татарин.
– Сдохни, собака!
Я спустил курок. Грянул выстрел. Враг схватился за грудь, упал, ноги его в конвульсиях засучили по полу. После свинцовой пули в тридцать граммов в грудь он не жилец – можно и не проверять.
Снизу заорал Федька, и я рванул по коридору к лестнице. Но холоп уже бежал мне навстречу. Что за ерунда? Проем лестницы, ведущей вниз, осветился неровным светом.
– Беда, боярин, факел в трапезную зашвырнули.
Дальше можно было не объяснять. Полы деревянные, пропитаны жиром от дичи – вспыхнули мгновенно.
– Суки, живьем хотят нас из избы выкурить. Ты что, боярин, еще одного замочил? – вскричал Федька, обнаружив новый труп.
– Ага, через окно влез. А ты своего убил?
– Нет, там он не один – еще человека три. Соврал, значит, татарин.
Времени у нас немного – как, впрочем, и у татар. Изба скоро полыхнет вся. Татары подождут немного, когда мы сами из нее выползем, дабы свершить месть, а потом уйдут. Пожар ведь будет виден издалека. Конечно, пожар – еще не повод для тревоги: избы горели часто, но побоятся вороги у горящей избы задерживаться.
Дым валил по лестнице вверх – видимо, разбитые окна второго этажа создавали тягу.
– Самострел захватил?
– Взял, да только в нем – последний болт.
– Собирай вещи, надо выбираться из избы.
Федька забрал из комнаты свою переметную суму, затем я положил в свою суму три тяжелых мешочка с деньгами. Не след оставлять деньги в горящей избе.
Дым становился гуще, начало щипать глаза. Как бы изба, бывшая для нас защитой, не стала ловушкой, а может быть, и погребальным костром.
– Вот что, Федя. Давай подловим татар на живца.
– Это как?
– Ты с самострелом спрячься здесь, у разбитого окна. Я отойду на три комнаты, разобью окно. Татары шум услышат, ринутся посмотреть. Тут уж ты не промахнись.
– Однако, боярин… Татарва стреляет метко – даже в темноте и на голос.
– Ты можешь предложить что-нибудь другое?
