«... плюшками балуемся», - игриво хохотнул, заканчивая фразу, внутренний голос, и я болезненно поморщился.
Мама, прищурившись, молча разглядывала то меня, то Ясю, и лицо ее едва заметно подрагивало.
Я пригляделся к блеску глаз.
«Да она же веселится!» - осенило меня.
Я с укоризной покачал головой, а потом с облегчением провел подрагивающей ладонью по взопревшей шее.
Поняв, что разоблачена, мама всплеснула руками и восторженно закатила глаза к потолку:
- Боже! Дети, видели бы вы себя со стороны! Ясенька, девочка, - она проскользнула мимо меня, приобняла девушку и быстро затараторила, - лапочка, извини, пожалуйста, ну, извини, извини, не сдержалась. Это было бесподобно! Все прямо как в итальянской комедии, один в один, а слова сами прыгали мне на язык...
Яся порывисто выдохнула и обмякла.
- Ох! - она посмотрела на меня поверх маминого плеча. Взгляд ее был расфокусирован, а голос плыл. - А я уже успела ощутить себя падающей в пучину порока...
Спина у мамы мелко затряслась.
- Вы меня в могилу вгоните, - ее голос звенел.
- Ну, что, - я мрачно взглянул на Ясю, - хотела немного поволноваться? Желание исполнено.
Она отстранилась от мамы и поплотнее запахнула халат.
- Я пойду, переоденусь? - спросила неуверенно.
- Да ходи так! - жизнерадостно воскликнула мама, - что уж теперь-то...
- «Зачет» нам за клоунаду, - прояснил я Ясе ее позицию.
- Ну, хватит, - развернулась ко мне мама, - ты девочку обедом накормил?
- Смотри, смотри, - шепнул я громко Ясе, - сейчас еще и виноватым останусь.
- Не кормил? - мама неверующе уставилась на меня.
Я промолчал, закатив глаза к потолку.
- Чай пили, - робко попыталась выгородить меня Яся, - с ленинградским пряником.
Мама грозно сдвинула брови.
- Так, - прихватила девушку за талию и поволокла на кухню, - пошли, поболтаем, а то так есть хочется...
- А, правда, Дюша вам блузку сшил? - раздалось удаляющееся.
Я почесал затылок, потом махнул рукой. Фиг их разберет, что у них в головах.
Вернулся к стопке дисков и вытащил наугад. Опустил звукосниматель и улыбнулся, узнавая. Выпало удачно, и я тихонько запел, вторя:
- Антон, Андрэ, Симон, Марья, Тереза, Франсуаз, Изабель и я...
Воскресенье, 04 декабря 1977, день
Ленинград, Лермонтовский пр.
Нет, не лезет...
Я озадаченно покрутил в руках пузатый пластиковый мешок. Не лезет во внутренний карман куртки, ни в один, ни в другой.
Значит, мы пойдем другой дорогой. Я уложил два раздувшихся пакета на дно спортивной сумки и прикрыл это безобразие газетой, а сверху положил магнитофон. Не будет же Ясина мама проводить обыск на входе, в самом деле! И не звенит ничего, удобно...
Я даже не стал придумывать отмазку, что у меня там делают две заполненные системы для переливания крови, и почему эта мутная жидкость такого странного желтовато-белесоватого цвета. В крайнем случае, скажу правду - сливочное лимончелло для девочек, не покусают же меня за это!
Поэтому, вжимая кнопку пять положенных раз, я был спокоен.
Прошла примерно минута, прежде чем дверь широко распахнулась, выпуская наружу застоявшиеся запахи коммуналки. Я перешагнул порог и протянул три белые розы:
- Моей лучшей подружке с днем рождения!
Яся мило зарделась, принимая букет.
Достал из сумки чуть потертый, нарытый на букинистической толкучке в Дачном томик Сабатини песочного цвета:
- Надеюсь, тебе понравится.
- Ты же уже сделал подарок? - удивилась она.
- Ну, - подмигнул я, - то для тела, это - для души. А что платье не надела?
- Позже, - она заговорщицки наклонилась к моему уху, хотя в коридоре было пусто, - когда за стол садиться будем. И, что б ты знал, хорошее платье для души девушки значит ничуть не меньше, чем хорошая книга.
