не существовало в мире кроме него. Задыхающегося, нетерпеливого, резкого, чересчур дерзкого, поглощенного желанием.
Люк вдруг поднял голову с темными, жуткими глазами, потянул меня на себя, вниз, взял за затылок и поцеловал.
Безумие, безумие.
Звякнувшая молния, и воздух, ласкающий разгоряченную кожу.
Крепкое мужское тело под моими ладонями, темные волосы в пальцах, мужчина, исступленно целующий меня и хрипло шепчущий что-то искусительное, невыносимое.
Платье, стянутое с плеч, сорванное кружево белья, жесткие губы на груди и руки, сжимающие меня, изучающие меня.
Красное беснующееся пламя невыносимого возбуждения – он трется об меня, бесстыдно ласкает пальцами, прикусывает кожу на плече, и я выгибаюсь так, что касаюсь затылком кресла – он стонет сдавленно, дергает ремень на брюках, и воздух полон нашим свистящим дыханием и нетерпением.
И я, поднявшись, замерла, наткнувшись на взгляд моей сестры Василины. Как много в нем, но мне не стыдно и не больно – я с вызовом посмотрела в ответ, и Люк, почувствовавший, что мы не одни, обернулся, опустил голову. Аккуратно натянул на меня платье, застегнул молнию и только после этого встал.
– Ты плохо выглядела, – проговорила королева, глядя при этом на Кембритча – и в глазах ее был лед, – я зашла проведать. Лорд Кембритч, я обязательно должна вам напоминать, что вы до сих пор еще обручены с моей сестрой Ангелиной, о судьбе которой вы даже не подумали поинтересоваться? И что Марина Рудлог – дочь Красного, а не публичная женщина? Вы в принципе не понимаете, что такое приличия?
– За это я не буду извиняться, ваше величество, – сухо произнес Люк.
– Я и не приму ваших извинений, – в комнате ощутимо похолодало. – Отправляйтесь в Инляндию, виконт, и не смейте появляться в Рудлоге. Я не желаю вас здесь видеть.
– Василина… – позвала я просящим, сорванным голосом и наткнулась на ее яростный взгляд.
– Ни слова, – приказала она ровно, смотря мне в глаза, и я замолчала. – Виконт?
Люк дернул головой, шагнул ко мне и, скользнув сухими губами по виску, вышел из покоев, а мы с сестрой остались напротив друг друга, и меня начало трясти от ярости. Холодная волна, зародившаяся в груди, скользнула вниз, туда, где пылал мой огонь, растеклась по телу, и пальцы закололо, и потемнело в глазах.
– Вот, значит, как, – проговорила я глухо, и слова звоном отдавались в моих ушах. – Значит, как тебе бегать на свидания с бароном, так это правильно. А мне быть с мужчиной, которого я хочу, нельзя. Да, Василина?
– Я любила его с шестнадцати лет! – сдавленно и резко ответила она, и в комнате пронесся порыв ветра, сметая пепел из пепельницы, поднимая занавески до потолка. Василина вздохнула судорожно, сжала кулаки. – Знала бы ты, сколько я просила мать отправить меня на заставу, как я выбивала для него приглашения, как мечтала, чтобы он приехал! Мне никто другой не был нужен! Я четко, ясно, без сомнений знала, что я люблю его! Пусть это было безнадежно и невозможно. А у тебя есть Мартин, Марина! И у Кембритча есть обязательства перед твоей сестрой! И у тебя есть обязательства перед семьей, перед страной, как бы тебе это ни претило. Мы Рудлоги, и от этого никуда не деться, мы кровь этой земли, на нас смотрят, про нас говорят. А сюда мог войти кто угодно! Твоя горничная! Охрана! Мой муж! Отец! Сестры!
Под моими ногами заледенел пол, и морозные узоры сплели на нем кружевную вязь. Сила, истекающая из меня, скручивалась в маленькие вихри, сталкиваясь со стихией Василины; хлопало открытое окно, а меня все больше трясло от напряжения. Начали с тонким скрипом трескаться окна, не выдерживая противостояния двух Рудлог.
Сестра тяжело дышала, пытаясь обуздать стихию, и с болью смотрела на меня, и я чувствовала подступающие горькие слезы – от того, что не случилось, от того, что мне тоже больно, от того, что мне не хватает сил остановиться, и вся эта ситуация никак не разрешима.
Из-под столика вдруг испуганно тявкнул щенок, я оглянулась – в голове словно щелкнул выключатель, – и ноги ослабели, и я осела на пол. Бобби, переваливаясь, подбежал ко мне, плачуще жалуясь на то, как он испугался ветра и криков. Дурацкий красный бант все еще был на нем, и я взяла щенка на руки, всхлипнула и начала реветь.
Сестра права, но мне было все равно.
– Мариш, – сказала Вася беспомощно, подошла, села рядом со мной на пол, осторожно положила руку на плечо, – ну что же ты не сказала, что все еще не отошла от него? Ты его любишь?
– А что такое любовь, Васюш? – спросила я, не поднимая глаз. Сила ушла, резко захотелось спать. – Если как у тебя с Марианом, то, наверное, не люблю. Но я как больная хожу после каждой встречи с ним. Не знаю, Вась, не знаю я. Хочу понять, понимаешь? Что мне делать?
Василина молчала и хмурилась.
– Он мне не нравится, – призналась королева со вздохом, – хоть я и признаю его достоинства и верность короне. Но он сделал тебе больно. Ты может, его и простила, да я не могу. Да и что ты знаешь о нем, Марин?
Я покачала головой, уткнувшись носом в тихого, настороженного косолапика. Ничего я не знаю. Как понять, что из рассказов Люка о себе было правдой, а что ложью? Хотя нет, кое-что я знаю. Мне плохо без него. Я веселюсь, гуляю, работаю – и безумно тоскую по его голосу, по иронии, по взгляду, от
