каждой роте кухня-самовар и одна запасная. И все досталось совершенно бесплатно.
Натурально удобно. Раньше каждое капральство варило отдельно и мясо покупали лишь изредка на артельные суммы. Теперь вышла экономия по дровам, в степи с ними проблема, да и с продуктами. Всегда удобнее приобрести оптом, и цена меньше. Вроде оценили мои старания солдаты. Горячая пища в кратчайшие сроки после остановки, и не надо давиться, пуская слюну, пока приготовят кашевары, или вовсе обходиться вечным сухарем.
Доев и похвалив, я не стал сразу подниматься. Помимо выжидательно смотрящих солдат у костра незаметно собралось еще дополнительно достаточно много из других взводов. Они стараются не мешать и терпеливо дожидаются. Это тоже превратилось в традицию. Стоило рассказать парочку сказок о «супе из топора» или «солдатского кафтана», как народ принялся требовать новые.
Взрослые люди, многие в солидном возрасте, а слушают раскрыв рты. Для меня это стало очередным откровением. Информационный голод так влияет или воспитание, однако принялись настойчиво просить ничуть не хуже девочки Лизы. Та царевна, эти нередко прошедшие через огонь и кровь мужики с оружием, а смотрят одинаково.
Сначала гнал исключительно солдатские, вроде старого мультфильма про дембельнувшегося по возрасту и отдавшего последний кусок нищему, ответно одарившего волшебной торбой. Потом про солдата и огниво, уже совсем не русскую, однако подходящую по теме. Дальше уже и вовсе понесло. Все более или менее подходящие байки, начиная с Ходжи Насреддина, платящего за запах еды звоном монет, и Тиля Уленшпигеля с его бессмертной последней просьбой на эшафоте поцеловать в уста, не говорящие по-фламандски, автоматически превращались в рассказы про бывалого солдата и его смекалку.
Истории требовались не слишком длинные, с моралью и притом не явно противоправительственные. Еще чего не хватает. «Медведь на воеводстве» или про то «Как один мужик двух генералов прокормил» лучше не излагать даже в обществе офицеров. Не поймут. А уж выводы последуют… Вплоть до доноса в Тайную канцелярию. Я критику и попытки пролезть вне очереди под топор научился различать еще в детском возрасте. Так там разве сладкого бы лишили. Здесь и кнутом могут за излишнее умничанье и сарказм.
Безусловно, за моей спиной огромный пласт культуры. Те же Бажов или Андерсен много позже жили и, пусть использовали народные мотивы, во многом самостоятельны. Но я не библиотека, специально не готовился и бездонной памяти не имею. Разумеется, приходится при таком собирании сказки из отдельных частей досочинять кое-что самому, кое-что видоизменять, дополнять недостающее согласно текущему моменту.
Киплинг бы подошел, у него про солдат и их судьбу достаточно много, но я его в переводе не знаю, а читать на английском нижним чинам несколько странно. Вряд ли среди них полиглоты массово попадаются. Потому в ближайшее время собирался переключиться на уже опубликованные ранее басни Крылова с Маршаком. А пока наконец исполнил давно лежащий в загашнике «Вересковый мед».
Ушел, провожаемый задумчивым молчанием. На самом деле есть о чем подумать. Стихи очень непростые. А что Шотландия, так ерунда. Люди всегда примеряют происходящее на себя. Правда, редко учатся на чужих ошибках, зато если нечто в голову западет, будут с упрямством старого осла уперто повторять догмы, невзирая на факты и происходящее вокруг. В следующий раз обязательно про «гвоздь и подкову» выложу. Тоже очень уместно. Коротко и со смыслом.
— Геннадий Михайлович! — говорю с чувством, обнаружив развалившегося на моем спальном ложе в палатке крестника. — Ты, брат, совсем одурел!
— А что такое? — с недоумением спрашивает.
И у меня стойкое ощущение, что не придуривается. Искренне не понимает, чем это я недоволен. Не его нахальством. Давно привык. Когда действительно важно, он не разлеживается, и советы, данные втихую, по воинской части, тактике и просто практические совсем не лишние. Просто обидно. Я тружусь на манер пчелки, не высыпаюсь нормально, а мой якобы слуга и доверенное лицо беззастенчиво дрыхнет.
— Так, — говорю, безжалостно спихивая его с нагретого места и валясь туда, вытягивая с наслаждением натруженные ноги. — Поскольку в ближайшие дни особых опасностей не предвидится, избавлюсь, пожалуй, от тебя.
— Это как? — настороженно спрашивает.
И сна ни в одном глазу. Как он умудряется, ума не приложу. Я готов иной раз спать стоя, но чтобы сразу подняться… Самое ужасное из возможных происшествий — голос над ухом, призывающий вставать.
— Поедешь в Санкт-Петербург.
— И оставлю тебя одного? — Это уже возмущение.
Глупо на самом деле, я уже далеко не мальчик, и одновременно приятно. Обо мне искренне заботится и оберегает. Гена на роль крестного сына, с ударением на «сын», не тянет по всем показателям. Скорее дядька. Воспитывает и учит уму-разуму, не мешая идти своим путем и особо не занудствуя. Идеальный человек.
— Жену и сына проведать не желаешь?
— Ну оно так, но…
Чего он нашел в той некрасивой и порядком запуганной девке, непонятно. Иной раз на резкое слово или движение вся сжимается. Явно ждет удара. Видать, жизнь не баловала и прежний хозяин далеко не ангел. Что у них может быть общего, не понимаю. Натурально: «Любовь зла, полюбишь и козу». Она нечаянно нагрянет, когда никто не ждет, и все такое прочее. Я при женитьбе тоже не ожидал особо горячих чувств. Но там совсем другое дело. От нас
