записали в солдаты, как в пограничных засеках нужда исчезла. Так те хоть к оружию привычные. Петр Алексеевич в свое время не обученных грамоте священников и монахов повелел отдавать в солдаты. И ничего, нормально подчинились.
— Ну это история давняя, — неловко сказал Юрка, — да отец наш достаточно странный человек. И вправду не на словах реально старался для податных слоев облегчение сделать. Многого добился. В старину царствовал совершенный произвол чиновников, при нем этого уже не было. Прежних деятелей поувольнял и, удачно или неудачно, заменил другими. Иной раз охотно и недоброжелателей на службу брал, лишь бы работали и пользу приносили. Бывали, конечно, злоупотребления, как без них, но уже не было того духа, который порождал и оправдывал всякие злодейства и воровство.
— Потому что, я повторяю, он умеет смотреть вдаль и притом финансовый гений, — перебил брата Сашка. — Нагрел нефть и получил керосин? А давай приспособлю куда. И ведь нашел возможность. Мы сегодня себе жизнь без керосиновой лампы не представляем. А ведь совсем недавно никто не использовал. Нормальный ученый опубликовал бы итоги деятельности и принялся еще чего подогревать с интересом. А куда девать новый продукт, его мало волнует. И так с любым открытием. Когда я начал возиться с паровой машиной, он мне целую лекцию прочитал о важности и огромной пользе. И даже четко указал, где преимущество и какой смысл в усовершенствовании. Ему нужен был не слабенький насос с минимальным коэффициентом полезного действия, а универсальный двигатель, способный заменить водяной, ветряной или животный привод.
Не могу похвастаться в этой области реальными достижениями. Механика из меня не вышло, в отличие от администратора. Хитроумные комбинации с храповыми колесами и зубчатыми стержнями, вроде бы годные для вращательного движения, не пошли на практике. То и дело от резких толчков машины зубья ломались как стекло. Кто-то на заводе предложил поставить простой кривошип, и машина перестала регулярно останавливаться. Не мой прорыв, как и придуманное в конце концов Сашкой «планетарное движение». Зато мгновенно патенты на эти усовершенствования тоже оформил. Это же золотое дно лет на двадцать!
— Вместо того чтобы придвигать предприятие к источнику силы, машина помещается там, где это наиболее удобно для предпринимателя. Ее еще не существует, а отец уже знает, где наибольшую пользу найти!
— И деньги, — задумчиво прокомментировала Софья.
— Наверное, странно такое говорить, но я уверен: для него золото не главное. То есть деньги не цель жизни. Имея огромную власть десятилетия, мог бы не утруждаясь набивать карманы, организуя себе монополию хоть на тюленье мясо, хоть на продажу зерна или сахара. Власть — это яд. Чем больше ее, тем тяжелее отравление, когда перестаешь замечать окружающих и начинаешь верить в собственную непогрешимость и право распоряжаться судьбами людскими по прихоти.
Тут прозвучало достаточно лично. И я даже в курсе причины. Иногда невозможно людей не ломать, если имеешь цель, а те не особо стараются тебя слушать. И не важно, они себя считают умнее или фактически так и есть, но неподчинение или саботаж из любых соображений очень бьет по самолюбию. Перегнул он тогда палку, благо задним числом понял, и вряд ли допустит повторение. Ижевск вырос в крупное поселение вокруг завода. А выступление против несправедливых наказаний на заводе могло превратиться в открытый бунт, и все усилия пойти прахом.
— Отец устоял перед искушением. Он не пошел по легкому пути, окружая себя льстецами и исполнителями. Он жил делом и ради своего дела — изменить Россию. Государство высшая ценность, воплощение «общего блага», на которое был обязан трудиться каждый подданный, а монарх олицетворение государства. Так что в Англию с ее парламентами он и не старался превратить страну. Прав или нет, мы увидим не скоро, но смысл в его преобразованиях немалый. И я его за то уважаю. Не как отца, как человека.
Вот за это спасибо, сынок, мысленно поблагодарил я.
— Так умилительно, что хочется забыть про собственное происхождение, — вдруг зло сказал Юрка.
— Не знаю, что тебя не устраивает, ваше сиятельство.
— А чувства матери тебя совсем не трогают? Всю жизнь не пойми кем состоит при нем, невенчанная?
— А ты бы, братец, с ней поговорил, — с досадой ответил Сашка. — Один раз, да по душам.
— Хочешь сказать…
— Именно это и хочу сказать. Сама захотела жить с человеком, который не способен сидеть спокойно. Он бы мог наслаждаться славой и не ломиться снова и снова в неизвестность. Она говорит, запойный. Не на вино, на работу и даже любовь — все запоем, без удержу. Тут и восторг, и запредельное уважение, когда не понимаешь, а веришь. Потому что не раз видела, как появляется на свет нечто удивительное. Посреди ночи вскочит из постели и примется писать. А потом вдруг надоест, все бросит и поручит кому-то заниматься, пока новый проект в пригодное состояние не приведет. И одновременно расчетливый, ничего спроста не сделает. Будто два человека внутри уживаются.
Неужели до сих пор заметно? Я давно привык, будто таким и родился.
— То сразу за провинность в глаз даст и забудет, то нарочно со свету сживать станет, в лицо улыбаясь. Никогда не знаешь, какой сегодня. Рядом с ним как с огнем. Греет, тепло и приятно, а ведь может и обжечь. И рожать от такого? Надо иметь железный характер и волю.
— Александр Михайлович! — закричали с другого конца судна.
— Иду!
Кажется, проблемы начинаются, пора мне «просыпаться». Странно было бы от вопля не дернуться. Пусть я не артист, однако должен вести себя
