Нервы на взводе, но в то же время я странным образом спокоен. Что-то подсказывает, что я – в конце пути и многое решится здесь и сейчас. Многое, если не все…
Узнаете? Это «Аквариум». Небо становится ближе с каждым днем… ну же! Мы и в самом деле считали, что у нас полно всего – и времени, и земли, и силы, и знаний. Многое казалось нам великим… бесконечным… неисчерпаемым… И что все это дает нам право жить беспечно.
Увы… жизнь показала нам, как мы ошибались…
– Лоцман… скорость ниже и носом к волне!
Лодка шла все тише, волнения почти не было. Платформа высилась в рассветном тумане, как «Левиафан»…
– Внимание, две огневые точки, примерно тридцать метров от воды. Пулеметы или пушки малого калибра, не активны…
– Активности нет. Наблюдаю движение на вертолетной площадке.
И тут, приглушенный туманом, раздался какой-то звук… я бы не понял, что это. Мало ли что там может шуметь так – там нефть добывают, там люди работают. Но звук повторился, потом еще раз… а потом я увидел трассер, метнувшийся в небеса…
– Внимание, на платформе перестрелка, слышу и вижу стрельбу! По мне не стреляют, что-то происходит на платформе.
– Понял, – наушник отозвался голосом Роу, – идем к тебе…
Каспийское море. Воздушное пространство. Ночь на 02 октября 2037 года
А пока на пароме, идущем в сторону Халифата, разворачивалась настоящая мини-война, вертолет Салмана Бадоева летел на одну из крупнейших на Каспии нефтедобывающих платформ – сто вторую, бывшую «Отан-2», принадлежавшую когда-то Казахстану…
Салман Бадоев внешне был спокоен и бесстрастен, но душу его грызло ощущение непоправимого…
Ему нужно было соединить вместе детали головоломки, чтобы понять, что, ко всем чертям, происходит…
И определить, наконец, свое место в этом.
Вертолет пятьсот двадцать пятый «Белл», как раз и спроектированный для того, чтобы возить нефтяников на вышки, легко приземлился на выдающуюся в сторону от основных сооружений платформы вертолетную площадку, достаточно большую, чтобы принять вертолет типа «Ми-46». Посадка прошла штатно, первыми выбрались его личники. Немногочисленная охрана вышки выстроилась, чтобы встретить хозяина… их было всего восемь человек, потому что нефтяную вышку Салмана Бадоева охранял, прежде всего, авторитет Салмана Бадоева. Охрана нужна была только для того, чтобы присматривать за работниками и не допускать, чтобы они сливали часть добываемой нефти в подходящие малые нефтеналивные баржи. А было тут и такое, каждый норовил украсть все, что можно.
Начальник службы безопасности подошел к хозяину, кивнул – до этого он переговорил с начальником СБ платформы.
– Все нормально.
Салман Бадоев кивнул и направился к лестнице, ведущей вниз, к жилым отсекам нефтедобывающей вышки…
Марина Степко находилась в одном из помещений жилого отсека, около двери дежурил безопасник. Увидев хозяина и сопровождавших его людей, он кивнул и отошел в сторону. Отдание чести в службах безопасности не практиковалось.
– На месте… – сказал Бадоев.
– Ключи! – сказал старший охраны.
Дверь открылась…
Помещение было самым большим из жилых на вышке, примерно семь на пятнадцать, оно использовалось для собраний, для хранения всего ненужного. Здесь еще остался герб Казахстана на стене и портрет его первого президента… их никто не снимал, потому что это никого не интересовало больше. Висит – и пусть себе висит.
Марина Степко как была в том спасательном костюме, так в нем и осталась, ее просто привезли сюда на вертолете, посадили сюда и заперли дверь. Несмотря на необычность самой ситуации и одежду, предназначенную совсем не для дефилирования по подиуму, она умудрялась выглядеть сексуальной и в этом. Она нашла какую-то веревку и сделала что-то вроде пояса – подчеркнув талию и натянув куртку на груди…
Увидев входящего Бадоева, она бросилась к нему.
– Дядя…
Она уже пыталась его соблазнить, и не раз… первый раз, еще когда был жив отец. Дочь делового партнера… вряд ли кто откажется. Но Бадоев отказался. По одной простой причине – он с детства испытывал непреодолимую тягу к маленьким девочкам и не собирался менять своих привычек…
Но и он, когда прикасался к этой женщине и даже просто видел ее, испытывал какое-то чувство… которое он сам не мог понять и потому злился на это… и на себя, и на нее. Он не хотел чувствовать то, что он чувствовал.
