– Я в засаде, я в засаде! – слышится далекий, эхом отдающийся голос Дайса, теперь уже стреляющего куда-то вниз по лестнице.
«А почему это «он» в засаде, а не «мы»? Что за?..» – в плечо медленно, растягивая ощущения, с садизмом погружается раскаленный гвоздь, пронзающий до самых легких, заставляя сбиться дыхание. Это тот самый выстрел, что был сверху, от парня, прибившего автомат ногой. Его пуля. «Задел все-таки, гад, в районе ключицы. Больно, сил нет, надо дыхание перевести и помочь. Не справится Дайс один, снизу грызут из «Миними». Чертовы дурни, кто же с пулеметом на лестницу-то лезет? Парень, кинь им гранату вниз, что ли, она красиво бабахнет, пусть порадуются люди перед смертью хоть чуть- чуть…»
Губы склеились невидимой тягучей клейковиной, даже зубы тяжело разжать, чтобы хоть что-то сказать вслух. Следопыт, словно услышав добрый совет, отстегивает от бедра гранату и отправляет ее вниз. Сверху новая тень заслоняет небо, но кто там, не разобрать, очень далеко, очень расплывчато. На груди словно бетонная плита, не дает вздохнуть и подняться, ноги отнимаются, а вокруг все начинает темнеть. Это что за чудеса такие? Средь бела дня?
Дайс вскидывает автомат вверх и дает очередь в проем, а потом, уходя с линии стрельбы, кубарем летит по лестнице вниз, оставляя Ангела один на один со спускающимся «обсидиановцем».
«Сейчас я отдышусь, встану, и мы посмотрим, у кого тут яйца больше! – проносится мысль в голове серба, но веки, наливаясь свинцом, начинают смыкаться. – Да что же такое? Встать бы надо… Хоть руку от земли оторвать…»
В этот момент очертания человека, нависающего над Ангелом, загораживают собой весь мир. Лицо незнакомое, острое, в легкой испарине. Черные точки на носу – угри, забившие поры, легкая ухмылка, пронзающая расчетливой холодностью, и сдвинутые брови, придающие большим, черным, словно два бездонных океана, глазам настоящую суровость, не показную – природную, хищного и опасного зверя. Ладони обхватывают беззащитную голову Ангела и приподнимают, чтобы взгляды встретились. Сил сопротивляться не осталось, нет и желания воевать, хочется просто плюнуть в рожу, так, забавы ради, а не чтобы выплеснуть негатив или разозлить. Снизу продолжается стрельба, значит, Дайс еще жив.
– Дайс! – повторяют негромко губы отстраненно-улыбчивого парня, которому, судя по всему, лет около двадцати пяти. Он что, мысли читает? Жаль, Капрала нет, забились бы. «Обсидиановец» с интересом наблюдает полет эмоций Ангела и тут же произносит: – Капрал!
Серб расширяет от ужаса глаза, пытаясь спрятать мысли, но парень вдумчиво следит за каждым его движением и каждым вздохом. Губы вздрагивают, чтобы произнести то, что он услышал еще. То, что от него прячут, не хотят выдать: «Главное, чтобы не… главное, чтобы не…»
– Том! Джерри! – срывается с губ псионика, а глаза победоносно смотрят Ангелу в душу, говоря: ничего ты не скроешь от меня, тебе некуда спрятаться, глупый наемник. Потом взгляд фокусируется на все-таки поддавшихся усилию воли губах Ангела, которые расползаются в улыбке. Глаза серба закатываются, но перед падением во тьму он все-таки успевает добавить шепотом:
– И еще Микки-Маус, придурок!
– Все, отошли! – шепчет Капрал, высовываясь из-за угла дома и просматривая улицу. Дезире забегает во двор с противоположного конца, а за ним в полуприседе торопливо семенит Сундук, прикрывая пулеметчика на марше. Когда появилась угроза массированной атаки, командир дал указание рассыпаться парами и выходить к точке сбора разными путями в попытке сократить потери. Большая группа под огнем – очень хорошая цель, а так хоть у кого-то получится выйти из боя целым. Двоим вновь прибывшим Мартин дает жестом приказ контролировать двор, а сам прикидывает, где сейчас могут быть Тайпан и Мага. Если все пройдет хорошо, то Сенка подберет их и приведет сюда, в точку, оговоренную заранее, – Маршала Бирюзова, 29. Последнее, что прозвучало на общей волне: Дайс попал в засаду и остался один. Значит, минимум две радиостанции в потенциале у противника. Объявлено полное радиомолчание, чтобы не давать повода врагу завладеть инициативой. Капрал держится непринужденно, веря в неуязвимость друга, но потихоньку нарастает мрачное предчувствие. Черная тоска начинает жрать сердце, и лютая ненависть поселяется в душе.
– Дурака не сваляй! – предупреждает Мартин. Он как никто другой понимает состояние Капрала и ощущает такую же пустоту в душе на том месте, где раньше в ней жил Ангел. – Дай мне частоты Матвеева и Курта, тут должно сработать.
– Должно! – бодро произносит старый друг, но по глазам видно, что еще пара часов – и он по-настоящему расклеится. Эти морщинки в углах глаз, это бесчувственное выражение бравады на лице и эти нарочито резкие движения выдают, что внутри он закипает. Ведь наизнанку сердце вывернули. Ему бы сейчас войны побольше, врагов уйму и самую плохую позицию. Никто не узнает, что ему, Капралу, легче самому сдохнуть, чем потерять друга. «А может, еще жив?! Может же такое быть?! Не сметь думать о плохом. В любом случае они дорого заплатят за Ангела. Слово Капрала!» – так круг за кругом гоняет мысли в голове Капрал. Почти машинально он подбирает нужные цифры. – Сделано!
Мартин пристально смотрит на товарища и показывает ему направление через дорогу, чтобы тот проверил дворик напротив. Пусть один идет, ему сейчас так лучше.
– Это Гусь-один, как слышите меня, Гусь-два, Гусь-три? – делает пробный запрос Мартин, не получает ответа, снова повторяет фразу в эфир. Что за волну настроил Капрал, даже проверять не хочется.
– Здесь Гусь-два, слышу тебя, Гусь-один! – слышен усталый голос Матвеева, судя по разбивке фраз, говорящего на быстром ходу или вообще на бегу.
