— Семья Эко предоставила твой код, и я создал Миранду. Потом проект закрыли, а детей или оставили в семьях, или распределили по приютам. История вызвала огромный резонанс, проект назвали антигуманным. И Брэндон предпочел скрыть тот факт, что Миранда — дитя проекта. А потом она заболела, и вот… ты здесь!
— Она заболела из-за ошибки в программировании?
Я никогда не интересовалась новейшими разработками, но кое-что читала. И в принципе была согласна с общественностью, назвавшей проект антигуманным. Уже тот факт, что они сначала насоздавали детей, а потом распределяли их по приютам, говорит о многом. Похоже, Миранде повезло с отцом, хоть я и не хотела этого признавать.
— Не знаю. Будь у меня оборудование и финансы, я бы выяснил, но Брэндона это не интересует, а проект закрыт вплоть до уничтожения технологии считывания кода.
Я закусила губу. Что ж… последние слова обрадовали меня. Технология, подобная этой, должна быть под запретом, какими бы ни были цели ее использования. Создание программируемых детей… А что, если менять не только внешность, но и физические характеристики? Вплетать в код различные комбинации от животных? Брр, напоминает какой-то ужастик.
— Странно, — вдруг сказал Грант.
Он переключил что-то на небольшом экране, и над столом появилась голограмма мозга. Полагаю, моего мозга.
— Что странно? — не то чтобы я напряглась, но… он же сказал, что все нормально!
— Да удивляюсь, — Грант закашлялся, — вот смотри на эту область. Она отвечает за эмоции. А вот эта — за сексуальные желания. У тебя все в порядке с личной жизнью, прости за вопрос?
— В порядке, — усмехнулась я. — У меня ее нет.
Доктор Тетта откинулся в кресле, глядя на меня так, как я смотрела на инопланетян по дороге сюда.
— Это началось после того, как Брэндон считал код, верно?
Тут уже настал мой черед смотреть на врача с интересом. Похоже, о побочных эффектах штуки, которую на мне испытали, он знал достаточно хорошо.
— Странно! Очень странно!
Он подскочил ко мне и переставил все датчики на голову: на лоб, макушку, за уши и еще куда-то сзади.
— У прототипов наблюдалось временное снижение эмоциональной активности, но все приходило в норму через неделю! А у тебя прошло восемь лет, и все такое бледное… ты обращалась к своим врачам?
— Нет, — вздохнула я. — Это было очень удобно. Я меньше чувствую, мне проще жить.
— Но ты лишаешь себя половины мира! Ты не радуешься, не волнуешься, не любишь…
— Я люблю бабушку, — возразила я. — И боюсь иногда, и радуюсь.
— Не так ярко, как могла бы, — сказал Грант.
Он снова сел в свое кресло. Экраны по очереди выдавали информацию, а он каким-то специальным карандашом отмечал прямо на голограмме точки и цифры.
— Я научилась использовать эту особенность. Она неплохо помогает в работе.
Парень оторвался от исследования и спросил, словно не верил:
— Ты не хочешь, чтобы я попробовал тебе помочь?
Прошло долгих полминуты, прежде чем я ответила:
— Нет.
Грант хотел было что-то сказать, но промолчал, и за это я была ему благодарна.
Я действительно не хотела ничего делать с этой странной бесчувственностью. Благодаря моему хладнокровию были спасены минимум пять человек. А сколько найдено? Я спокойно лазила по подвалам, лесам и злачным местам, пугая невозмутимостью коллег.
Но к тому же мне не очень нравились эмоции. Судя по воспоминаниям того года, когда погибли родители, эмоции — это дрянь. А любовь… да черт с ней, с этой любовью. Я не знаю, что потеряла, и, соответственно, не хочу ни секса, ни любви, ни счастливого замужества. В идеале я хочу, чтобы все оставили меня в покое и больше не трогали. Но это, похоже, случится не скоро.
Грант вдруг повернулся к полупрозрачным дверям, и только тогда я заметила темную фигуру.
— Брэндон, если ты ждешь меня, то лучше зайди утром. Я собираюсь устроить Джен в палату.
— Когда операция? — услышала я голос Брэнда.
— Завтра вечером, — со вздохом ответил Грант. — Все, иди выспись. — И, уже повернувшись ко мне, произнес: — Завтра, звездами клянусь, будет дежурить с обеда. И уйдет, только когда поговорит с ней. Ох, Джен, взволнованные родители — самая тяжелая часть работы врача. Идем, я покажу тебе палату и накормлю. Долго ты ешь этот леденец… догрызи уже!
